То потянет его пьяненького в район, где он родился и прожил первые шесть лет несознательно-сознательной жизни, отыщет там дом, где проживал с родителями в коммуналке, сядет возле него во дворе, в котором бегал и играл пацаном, на лавочке, тяпнет свою граммульку, и хорошо ему, Лопухову, хорошо, лучше не бывает. Потом, случалось, и не помнил, как до дому добирался на «автопилоте». Да и опять хорошо, если дома окажешься, а не на казенной холодной клеенке или еще что.
Или уж в другой район «дунет» захмелевшая его голова, где прожил несколько и сознательнее больше, где в школе учился, где родители поумирали один за другим с разницей в шесть лет. А там уже, где у соседей бывших посидит, попьет, а где и одноклассника-другого-третьего встретит. Наворошится в прошлом, как пацаненок в желтых кленовых листьях по осени, и опять хорошо.
Ну, а Березовка — тут уж разговор особый.
В Березовке родственники, стало быть, на березовской даче тогда жили двумя семьями, раньше-то, еще при родителях, когда бегал он здесь по зеленой траве с клубникой и малиной на и без того розовых губах. А, опять же, выпьет малость, и сюда, побродить по местам. Но к родне не заходил тогда — стеснялся. Выпивши, все же, неудобно. Ходит Лопухов, понимает разницу времен. Ведь раньше-то вся улица широкая, бывало, живет: где взрослые меж собой разговаривают, где детишки в салочки какие-нибудь или еще что, где старушечки на лавках вечерами ветками от комаров отмахиваются… Жизнь. Теперь же — тихо, если и встретишь кого, все одно — незнакомые. Изредка, конечно, и знакомые попадаются, да не те, с кем был близок в детстве, а так.
Вот обмелевший и заросший водорослями и тиной пруд. Раньше он четче отражал небо и деревья, теперь же стал меньше и непригляднее. Не пруд, а самое настоящее болото с горластыми лягушками. Эк их развелось! И с удочкой-то тут вряд ли кого застанешь, — кому интересно лягушек ловить. Нет, все не то, не то все и не так, как оно звучало в детстве, когда под лягушек этих хорошо было просиживать вместе со взрослыми рыбаками вечернюю зорьку, присматриваясь к поплавкам, любуясь отражением неба и высоких деревьев, отличая по звукам от железной дороги электричку от товарняка или от поезда дальнего следования.
Главное-то вот что. Главное-то, что в пруду, помимо всеядного ротана или проще — бычка, водился самый что ни на есть настоящий карась, причем даже крупный иногда попадался, вот такой вот граммов на ….. Ну, в общем, большой. А сам Васька однажды такого ротана словил, такого огромного, что все аж обалдели. Вот было дело.