Скопидомство, праздность, рабство. В своём повествовании С.-Щедрин делит богатых людей, в первую очередь помещиков, на две группы: одни «жили себе в удовольствие», то есть, слаще ели, буйнее пили и проводили время в безусловной праздности; другие, напротив, сжимались, ели с осторожностью, усчитывали себя… скопидомствовали. Первые чаще разорялись в прах, вторые оказывались, в конце концов, людьми не только состоятельными, но даже богатыми» (с. 15). Но и те и другие жили за счёт своих крепостных, в сущности рабов, за счёт их труда, страданий, голода, смертей — их и их семей, детей, для которых крепостничество было пожизненной и с рождения каторгой — жуткой, страшной и необъяснимой сказкой-былью. Не так ли и сегодня? Крепостники, крепостные и дворовые тоже делились на две категории: одни были развращены до мозга костей — типа капитана Савельева и его жены, гл. VI — жутких чудовищ в человеческом облике, другие придавлены до потери и раздавливания бездушием крепостничества человеческого образа — как в случае со слугой Кононом — гл. XXI.
Самый яркий пример жизни в праздности — предводитель дворян Струнников, живший только для еды и балов. Но в первую очередь — для еды: жевать и поглощать, высасывать соки — было смыслом его бытия. От наслаждения едой его лицо принимало почти страдальческое выражение. Он гордился, когда его хвалили за всяческие изощрённые угощения помещиков, деньги на которые он занимал у них же самих. Струнников, в конце концов, наделал долгов и, естественно (и слава богу!) разорился, бежал из России за границу, где и умер, работая гарсоном, т. е. официантом. Клиенты его подзывали свистом — как собак, точно так же, как и он когда-то подзывал свистом своих слуг. Он, будучи ещё помещиком, мог простить слуге всё, кроме неявки по присвоенному ему особому звуку свиста. Господа современные богачи! Прочтите главу XXVII «Пошехонской старины», может, пригодится — на будущее!
Самый яркий пример скопидомства — главная героиня повествования барыня из купчих Анна Павловна — мать мальчика, от имени которого ведётся рассказ и которую он неизменно называет «матушкой». Ах, не матушкой бы её называть, а… как-то иначе. Например, купчихой-мегерушкой, прообразом современных российских капиталистов! Или матерью-мачехой в одном лице! Главное отличительное качество, которым она обладала, автор повествования точно и справедливо назвал «алчностью будущего» (с. 14). Современные бухгалтера назвали бы это качество «алчностью будущих периодов»! Впрок заготавливалось столько всякой еды, что половина её пропадала. Но и испорченное подваривали, подправляли и только уж самое негодное отдавали слугам, которые из-за такой еды нередко несколько дней кряду «валялись с животами». Однако «выводов» не делалось — напротив, из года в год «матушка» становилась всё алчнее. Каждый персик, снимаемый с дерева, представляли ей для учёта. Сенные девушки, по возвращении из лесу, куда посылались за ягодой, обнюхивались («дыхни!») лично барыней: не лакомились ли те «барским добром»? И горе провинившимся! Девушки объясняют барыне, что ещё мало созревшей ягоды, потому и в лукошке мало. Следует её ответ: «Не божитесь. Сама из окна видела. Видела собственными глазами, как вы, идучи по мосту, в хайло себе ягоды пихали! … Вот вам за это! Вот вам! Завтра целый день за пяльцами сидеть!» (а это жуткое наказание под постоянным неусыпным контролем у неё самой!