— Ах, значит, вот ты как блюдёшь господский интерес!?
Далее обычно следовали рукоприкладство или порка на конюшне нередко с калечением или забиванием человека до смерти. В целях подчинения всех и вся господскому интересу, матушка даже запрещала браки между дворовыми людьми. Особенно страдали «сенные девушки», для которых замужество давало хоть какой-то шанс изменить свою жизнь к лучшему. Увы, матушка лишала их и этой призрачной надежды! В девичьей «задыхались десятки поруганных и замученных человеческих существ» (с. 81). Кормление сенных девушек было настолько плохим, что даже самые безропотные из них пытались бунтовать. Жили девушки в душных и вонючих помещениях, а, например, для недопущения беременности девушек барыня самолично копалась в их белье (!!! — Р. К.). Спали вповалку, так что нельзя было пройти по комнате. Действовала надомно-надменно-бесчеловечная система изнурения, обескровливания и измождения, обесчеловечивания человека — беспросветная и бессмысленная работа на врагов и поработителей своих без всяких радостей и надежды самой — и так до гробовой доски. Человеческая жизнь без внутренней и внешней человечности — и даже по отношению к самим себе!
Беременность же сенных девушек каралась с такой жестокостью, что виновные нередко сами шли на жутчайшие самоубийства, замораживая себя же — вместе со своими ещё неродившимися детьми (см. гл. XXII)! Но матушка была неумолима. Говорила: «Плоха та раба, у которой не господское дело, а свои дети на уме» (с. 366). Женить или выдать замуж — значило потерять раба, а следовательно и его бесплатный труд и его результаты, потребление этого труда и через это него — медленное потребление его же носителя и производителя, потребление-поедание раба-человека в потреблении его труда и его плодов, результатов (воистину, по плодам их узнали мы их, товарищ учитель Иисус!). С этим она смириться не могла никак. Однако ясно же, что человек, лишённый личных интересов, перестаёт быть личностью, в том числе и не может просто вообще быть и жить лично-общественной личностью, просто и сложно вообще человеком! Как минимум уже поэтому русский — как и любой другой бунт — уже и осмыслен, и просто жизненно — и лично, и общественно — необходим и гуманен, человечен! С.-Щедрин писал: «Атмосфера крепостного права… была настолько въедлива, что отдельные индивиды утопали в ней, утрачивая личные признаки…» (с. 393). Добавим — растворяя в ней свои человеческие «признаки» вообще! Уничтожались как личности и сами крепостники (тоже, в сущности своей рабы — рабы самой системы рабства данной!), из века в век повторяя судьбу предков своих — живя в праздности, скуке, пресыщении, в духовной пустоте, подавляя и медленно пожирая вообще себе подобных, людей, братьев и сестёр своих, которые таковыми на деле не признавались даже в качестве меньших. Выдавливая из себя и из рабов по капле не раба, как этого просил и требовал Антон Павлович Чехов, а именно — Человека! Чем занимался типичный барин? Щедрин пишет: «…Слушал домашнюю музыку, созерцал лошадиную случку, наслаждался конскими ристалищами, ел фрукты и нюхал цветы» (с. 12). (Страстные хозяева встречались в виде исключения). Потом женился, заводил детей и умирал. И всё повторялось. Но крепостное рабство держалось. И в этом — в жизнестойкости — и только в этом! — социализму и социалистам надо у него учиться и учиться, а не истерически отдавать и избавляться-отбрасывать от себя свою же гуманнейше-человечнейшую власть, добытую в чудовищно жесточайшей классовой борьбе!