– Если хочешь ее увидеть, оставайся, – отвечает Сет, улыбаясь в ответ.
– Ну, в общем… – Слова вылетают словно помимо моей воли, я не успеваю обдумать, что говорю, не успеваю понять, хочу ли это сказать. – Мне, кажется, стоит еще раз приехать.
– Правда?
Видно, что Сет взволнован и полон надежд, и мне даже немного совестно на него смотреть.
– Правда.
Всем известно выражение «у него загорелись глаза». Оно больше всего подошло бы Сету, когда я предложила обменяться номерами телефонов. Кажется, будто кто-то зажег в нем спичку. Именно спичку, не более того, которая разожгла в нем целый костер, от которого он буквально засветился, освещая все вокруг. И такой же костер начал полыхать во мне.
КОГДА Я, ВЕРНУВШИСЬ от Сета, захожу в комнату, вижу, что сестра уселась на моем любимом месте у туалетного столика.
– Где тебя носило? Я так тебя ждала! – говорит она, и ее темные глаза переполняет боль. – Ты ведь обещала поиграть со мной в шахматы.
– Прости.
Я присаживаюсь рядом с ней.
– Ты теперь так редко со мной бываешь.
– Что ты говоришь? Мы проводим вместе кучу времени. – Ложь оставляет у меня во рту кисловатый привкус.
– Я для тебя всегда находила время.
Я вздрагиваю, поняв, что глагол стоит в прошедшем времени и что в ее словах неприкрытая горечь.
– Мика-Маус, – произношу я, но она отворачивается.
– Я больше не хочу быть Микой-Маус. Это детское прозвище. Мне четырнадцать лет, я больше не ребенок.
Она так и останется четырнадцатилетней. Так невыразимо больно понимать, что старшая сестра превратилась в младшую.
– Для меня ты всегда останешься Микой-Маус. Но, если ты так хочешь, буду называть тебя Микой.
Ее имя произносится как «Мика», хотя по правилам американского произношения должно звучать как «Майка». Мама даже сначала хотела изменить написание, чтобы людям было легче его правильно произносить, но папа заявил, что это лишь в угоду американцам, потому что Мика должна гордиться японским именем, которым ее назвали. А потом Мики не стало, и теперь уже не важно, как это имя писалось и произносилось.
Давно, несколько лет назад, я сказала Дре, что для меня Мика до сих пор жива. И моя подруга не стала смеяться надо мной. Правда, вытворила кое-что похуже: рассказала об этом своей сестре. А та сболтнула их маме. А та, в свою очередь, поделилась с моей. И мне тогда пришлось обратиться к психотерапевту, который повторял, словно заклинание: «Мика умерла, Мика умерла». Я это понимаю. В конце концов, я была рядом с ней, когда это случилось. Но это вовсе не означает, что я больше не вижу ее. Я просто никому об этом не говорю.