– Сядь ты дурья башка,– кричит на него урядник.– Чего лезешь?
– Хотел глянуть, где пулемёт,– объясняет Зайцев.
– Сиди смирно,– говорит урядник Зайцеву.
Зайцев одного призыва с Акимом, оба уже немного повоевали, но в опыте со старыми казаками им не тягаться.
– Просто хотел засечь пулемёт,– оправдывается Зайцев.
– Ты не торопись,– успокаивает его ещё один немолодой казак Шевунов,– приказ будет, будем его гада искать, а сейчас не нужно шевелится. Он тебя заметил, и миномётчикам скажет, и нам сюда пар-тройка мин прилетит. – Теперь Шевунов кричит уряднику,– Алексей, надо бы дислокацию сменить.
– Да видно придётся,– нехотя соглашается тот.
Привстаёт, осматривается. Командует, указывая направление:
– Казаки, давайте ка вон за тот бархан переползём.
Казаки встают, начинают грузить на себя всё то, что принесли и один за другим, согнувшись, уходят ещё западнее. Как всегда минёры-разведчики первые, штурмовая группа замыкающая. Аким, сгибаясь под тяжестью своего рюкзака, набитого гранатами и минами, замыкающий.
Жара всё свирепее, он думает, не залить ли порцию хладогена в «кольчугу», хоть пару «кубиков».
И тут вдруг стало темно. Только что солнце выжигало своим белым светом глаза, и вдруг едва не сумерки.
Аким удивлённо поворачивается назад, к солнцу, А солнца нету. Он видит тучу, нет гору песка и пыли, что несётся на него.
Он слышит крик в коммутаторе:
«Чемоданы! Ложись!»
Едва успев захлопнуть забрало, Саблин валиться на землю. Длинные, почти в метр, ходовые части гранат для ПТРУРа вываливаются из его рюкзака, бьют сзади по шлему. Он, как положено в уставе, накрывает голову щитом.
И всё, кто-то неимоверно могучий вырывает у него щит из рук. Раздирая ему щёки проводами и гарнитурой, рывком стягивает с него шлем, он видит, как земля отдаляется от него, сама словно улетая куда-то вниз, а он плывёт в невесомости, и тут же ботинки его, чьи-то ботинки плывут рядом. А потом удар и темнота, и пыль. Всюду пыль, так, что не вздохнуть даже.
Голова болит, так как не болела никогда, а в ушах тонкий звон – иголки в ушах, пытка. Словно кто-то тончайшим сверлом, сверлил ему мозг через уши, сразу через оба. От этого звона невыносимо тошнит. Так не тошнило никогда его. И звон этот ещё и пульсирует. Звон и тошнота. Звон и тошнота. И больше ничего. А потом темнота и тишина.
Ему охота вздохнуть, может глоток воздуха избавит от тошноты. Но вздохнуть невозможно, носоглотку, словно химикатами выжигает, нос забит пылью, а горло пылью и сухим как наждак песком. Глаза тоже не открыть, всё те же пыль и песок. Всё что он смог сделать, так это перевернуться на живот, и тогда он начал кашлять. Он ещё не мог вздохнуть, но сознание уже возвращалось к нему. И пришло оно с песком и пылью в лёгких. С выворачивающим наизнанку кашлем. С тошнотой и звенящим сверлом в голове. И пришло оно с мерзким словом «Контузия».