К реальности вернуло очередное замечание разошедшегося хлыща, для которого его наглость, видимо, составляла даже не первое, а единственное в жизни счастье.
Доведенный почти до нервного припадка, Луджин тем не менее все еще держал себя в руках, и вместо того, чтобы бросить вызов обидчику, лишь выцедил сквозь зубы, что уходит. Он не задумываясь развернулся к Аману, и это оказалось последней ошибкой, хотя и не его — веселящийся Масад пустил новую стрелу, уже напрямую обратившись к державшемуся в стороне юноше:
— Тебе бы стоило еще и над манерами поработать, кузен! Как грубо, твой очаровательный собеседник конечно расстроится… И как невежливо уходить не попрощавшись с наставником в одном лице! Но я все исправлю, невежа. О благоуханный цветок страсти, не проводить ли мне тебя до покоев твоего благословенного небесами повелителя?
Последние слова были обращены уже непосредственно к Амани, и мгновенно выбесили так, что тот мысленно отпустил повод.
— Я, недостойный, вниманием польщен… но вынужден, увы, не согласиться! — безмятежно уронил юноша с самой своей невинной и одновременно провоцирующей улыбкой.
Рыбка заглотала наживку, даже не заметив.
— Отчего же? — в голосе парня уже явно прорезались игривые ноты.
Аман глубоко и медленно вздохнул, плавно поведя ресницами, и глядя куда-то в сторону выбеленного солнцем горизонта, задумчиво проговорил:
— Водясь с глупцом, не оберешься срама…
А потому, послушайся Хайяма:
Яд, мудрецом предложенный, прими,
Брать от глупца не стоит и бальзама!
Он с удовольствием просмаковал, как по мере понимания, менялось выражение лица Масада.
— Что ты сказал?! — рыкнул он, а сделанный шаг был уже угрожающим.
— Я процитировал великого поэта. Это Омар Хайям, — снисходительно объяснил Амани, не меняя расслабленной позы, а вот Бастет утробно взревела буквально на всю крепость, и второй шаг так и не случился.
Кто бы сомневался!
— Ух ты, райская птичка распелась! — Масад даже отступил, зло прищурив глаза. — Но глуп здесь ты, если забыл, что клювик тебе открывать полагается только при виде члена!!
Аман мог бы многое сказать в ответ, но это становилось просто скучно.
— На мой скромный взгляд, — с обманчивой мягкостью, напоминавшей стремительное и бесшумное движение пантерьих лап при виде жертвы, — из двоих умнее раб, не сердящий понапрасну своего господина, чем свободный воин, ради удовольствия набрасывающийся на тех, кто ему лишь кажется слабее…
Под конец небольшой речи, из голоса и облика бывшего наложника ушла уже всякая игра, а черные очи полыхнули так, что Масад, и раньше не часто встречавший отпор, не сразу нашелся и собрался с решимостью продолжать «разговор». Но не успел: