– Сейчас я уйду, у тебя будет время подумать до завтрашнего утра. Докажи мне, что умеешь быть благоразумной, Ева, – с этими словами направился к двери и, уже взявшись за ручку, добавил: – В комнате снова установят камеры, ломать не советую, так же как и думать о самоубийстве и прочих глупостях. Вытащу даже с того света, ты мне стоила полмиллиона.
Демина Ева
Полмиллиона. Вот, оказывается, сколько стоит моя жизнь. Пятьсот тысяч рублей. Не так уж и дорого, и я могла бы за год отработать их, попробовав выкупить свою жизнь и свободу. Только зачем мне это теперь?
Безголосое ничто – вот кем я стала в одночасье. Всю жизнь стремиться к одной лишь цели, знать, для чего рождена, тянуться душой и телом к музыке, чтобы однажды быть похищенной ублюдками и лишиться самого дорогого.
Я хотела петь даже сейчас. Рвалась наружу незатейливая мелодия, она уже звучала в моей голове, только с губ срывался лишь хрип, и ненависть затапливала душу. Что там говорил мой хозяин? Наименьшее зло? Он – наименьшее из зол.
Перевернувшись на бок, поджала ноги и завыла. Тихонечко, тонко, сорвавшись в итоге на хриплый каркающий кашель.
Доктор оставил целый список из лекарств, чтобы хоть немного восстановить голос. Только связки ими не вылечить.
Я ощущала себя инвалидом. Думаю, так же люди приходили в себя после жутких аварий, понимая, что им ампутировали части тела. Скажем, руки… Но никто из них не понял бы меня. Что такое голос в сравнении с руками? Для меня это все. Мой мир, мое солнце и небо, воздух. Все жизненные стремления всегда были связаны с музыкой. В самые тяжелые моменты мне не было так страшно и больно, как теперь, потому что голос оставался при мне.
Пусть бы они изнасиловали меня в том борделе и убили, пусть! Может быть, это и было меньшее из зол? А кем мне быть теперь? Хотела сравнить себя с птицей в золотой клетке и тут же рассмеялась, снова захлебываясь кашлем. О нет, птицы из меня не выйдет…
Не знаю, сколько пролежала на этой кровати, свернувшись в позе эмбриона. В комнату за это время несколько раз приходили люди. Сначала Марина с подносом. Она что-то спрашивала, но я даже не вслушивалась и отвечать, само собой, не собиралась. За несколько своих визитов женщина умудрилась сунуть мне в рот множество лекарств. Что именно – я не уточняла, только принимала молча, запивала и отворачивалась. Еще приходил молчаливый мужчина. По его передвижениям и шуму сверла я поняла, что камер теперь будет несколько. Тотальная слежка.
Мысли текли в голове лениво и неспешно. Иногда я засыпала, мне что-то снилось, перед глазами мелькали размытые образы: то бабушки, то какого-то бугая, улыбающегося в лицо, то молодого врача из поликлиники, зовущего за собой. Идти за ним отчаянно не хотелось, но бабушка говорила, что все будет хорошо и все, что ни делается – к лучшему.