- Вольна-аааа! Р-разойдись!..
Теперь у нас весь день будет праздник.
Мы обнимаемся и поздравляем друг друга. Помогаем соседу прикрепить к петлицам гимнастёрки колючие красные треугольнички. В каждую петличку по две штуки. Нам, медсёстрам, присвоено звание «сержант медицинской службы». На ярко-зелёном сукне, цвете военной медицины, эти эмалевые треугольнички выглядят очень нарядно, как маленькие алые паруса.
Настроение у меня сегодня какое-то «летящее».
- Углянцева! - подзывает меня Иван Григорьевич. - Поди-ка сюда!
- Есть Углянцева!
Я с готовностью гляжу в лицо Петрякову. Сейчас я могу «лететь» куда угодно. Куда он прикажет. Но он только хмуро глядит на меня:
- Это ты подсунула мне под дверь письмо?
- Так точно, я, товарищ военврач третьего ранга.
- Спасибо. Откуда оно у. тебя?
- Комиссар второго полка Шубаров приказал передать. - Мне нравится чёткий уставной разговор.
- Он был на совещании?
- Да.
- Так, комсорг. А кто букет тебе приказал передать?
- Букет? Какой букет?!
Он пристально с укоризной глядит на меня.
- Ничего не знаю, Иван Григорьевич.
- Уж так-то не знаешь? - спрашивает он, и мне под его взглядом становится как-то неловко. - А я полагал, что ты всё знаешь, что делается у нас в батальоне...
Петряков прав. Ещё бы мне было не знать, что делается у нас в батальоне! Знаю и то хорошо, кто поставил в его комнату осенний букет, да только это не я.
Мне кажется, Петряков сегодня тоже куда-то с нами «летит». Такое у него настроение. И мне жаль, что я должна его обмануть.
- Нет, не знаю, Иван Григорьевич...
- Ну ладно, иди! Бог с тобой! - говорит комбат.
Отойдя от него, я тотчас ловлю Марьяну за рукав, говорю ей сердито:
- Ты что? Опять... как тогда?!
- О чём ты? - Марьяна делает удивленные, непонимающие глаза. - Не знаю, о чём ты говоришь.
- Не притворяйся! Я только что говорила с комбатом...
- Ну и что? - Из-под зелёного шалашика армейской пилотки - две нежные ямочки на щеках и синие, чуть растерянные глаза.
А я говорю уже зло, с расстановкой:
- А то, что комбату кто-то дарит цветы. И он не знает, кто именно. Думает - я.
- Ах, это...
Марьяна медленно, густо краснеет.
- Вот тихоня! - ругаюсь я. - И что это за манера - исподтишка делать гадости! Ты не можешь не обидеть хорошего человека!
- Нет! Что ты, что ты! - пугается вдруг Марьяна. - Ты думаешь, он обиделся, да?
На смущенном её лице я вижу перебегающие тени сомнений.
- Ты не скажешь ему, что это я? - спрашивает вдруг Марьяна с волнением. - Дай честное слово!
- Нет, такого слова я тебе не дам. Я Ивана Григорьевича уважаю...