Гипнос провел большим пальцем по нижней губе.
– У меня что-то на губах?
– Нет, – сказал Энрике, быстро отвернувшись.
Гипнос пробормотал себе под нос что-то похожее на «очень жаль».
Стрелки часов приближались к полуночи.
К этому времени Лайла и Зофья уже вернулись. Они поделились своими находками – загадкой костяных часов и спрятанным тескатом – и продолжили ждать назначенного часа. В астрономической комнате стало гораздо оживленнее, и только подушка Тристана продолжала пустовать.
В последние минуты до полуночи Энрике показалось, что все его чувства обострились… Он отчетливо ощущал тепло руки Гипноса, сидящего рядом с ним; свечение волос Зофьи; кристаллы сахара, поблескивающие на печенье, которое ему принесла Лайла, и холодную ярость Северина, устремившего взгляд на часы. Энрике всегда мечтал о волшебстве. Только теперь он понял, что такое настоящая магия: мифы, палимпсесты[14], звездный свет и томительная надежда, разделенная со своими друзьями.
Как только наступила полночь, они перевели стрелки часов на два часа и шесть минут.
По астрономической комнате разлился яркий свет.
Лайла отшатнулась, а Зофья, напротив, наклонилась поближе к свету. На ее лице читалось любопытство.
– Эти часы работают как мнемо-жучок, – заметила она.
Масштабное голографическое изображение, спрятанное в часах, растянулось по всей комнате.
Помещения, набитые костями. Узкие коридоры, в которых рядами выстроились ухмыляющиеся черепа. Заброшенный зал, в котором можно было заметить знакомый спиралевидный узор: как на полу в поместье Дома Ко́ры. Энрике казалось, что он чувствует все запахи этого места, хотя перед ним было всего лишь изображение. Большие кресты, сделанные из тазобедренных костей, и мрачное озеро, над которым свисали острые сталактиты. И, наконец, тайное укрытие Падшего Дома. Место, соединенное с выставочным павильоном. Где-то там, среди мрака и костей, Тристан ждал спасения.
Энрике не расслышал, кто заговорил первым, но эти слова заставили его поежиться от холода и страха:
– Падший Дом ждет нас в катакомбах.