Несколько секунд длилось молчание, после чего в динамике прохрипело голосом Иванова:
– Добро.
Это было наивысшее доверие, и я это понимал, покачал крыльями в благодарность, чтобы больше не нарушать радиотишину. Пока мы шли навстречу немцам, нас наводили с земли, а допустить их к Москве нельзя. Надеюсь, бой будет зрелищный, именно к этому я и готовился. Амулеты активны, можно начинать.
А вообще меня удивило, что мы навстречу летим, я слышал, что лётчикам ПВО запрещено удаляться от Москвы. Мол, защищаете её, так и крутитесь там. А мы явно собирались перехватить немцев на дальних подступах. Я уже поднялся на четырнадцать тысяч метров, а мигари на такую высоту подняться не могут, кроме моего, и решил, что этого хватит. А вот и немцы. Хм, да, теперь я вижу, почему они такие наглые. Потому что в недосягаемости для наших истребителей: те летят на тринадцати, а наши МиГи-высотники максимум на одиннадцать с половиной могут подняться. Немцев может достать только крупнокалиберная зенитная артиллерия, поэтому они и летают днём. И что важно – всего два человека в экипаже и никакого оборонительного вооружения. Мечта, а не противник. Ещё я понял, что Иванов, давая мне добро на атаку немцев, просто постебался надо мной, прекрасно понимая, что шансов у меня нет. Я лишь смогу погавкать снизу, как мелкая шавка, не сумев приблизиться к ним. Опустить меня в глазах других решил? Принизить? Не знаю. Дальше видно будет.
Немцы засекли меня сразу, длинный инверсионный след выдавал моё положение, и, мне кажется, не могли поверить своим глазам, видя выше себя советский истребитель. Наверное, подумали, какая-то новая модель, новая разработка. А я стал подниматься ещё выше, но едва достиг шестнадцати, как, клюнув носом, вдруг стал падать, успев проскочить перед строем бомбардировщиков, и тут же в пике снова понёсся вверх, атакуя замыкающий «Юнкерс-86». Я решил потренироваться в пилотаже на высоте, хотя мог тупо подходить и расстреливать. Я дал прицельную очередь, которая прошла по кабине, убивая лётчика, и по мотору, который тут же вспыхнул, и бомбардировщик, задымив, завалился на крыло и, вращаясь, понёсся вниз.
Когда немец рухнул, я, сразу перевернувшись, тоже пошёл вниз и решил сделать «качели»: каждый раз, устремляясь вверх, бить то по началу строя немцев, то по концу, туда-сюда. Правда, на несколько секунд замер на месте, прежде чем снова обрушиться вниз, и мне это не понравилось – отличная цель для немецких стрелков. Хорошо, что всё же оборонительного вооружения тут нет. Сделав такие же «качели», я сбил в первом звене из трёх самолётов не ведущего, а второго справа, и тот также с убитым лётчиком и повреждённым левым мотором, вращаясь, понёсся к земле. Немцы расстроились и полезли вверх, и я не стал их разочаровывать, показав, что и на четырнадцати с половиной тысячах могу уверенно держаться в воздухе. Амулет активно снабжал мотор кислородом, и тот не задыхался.