Герман любил Пенкина, часто приглашал его в штаб не только по делу, а просто так, как своего друга.
Так было и 21 апреля, когда бригада остановилась на отдых в деревне Красное Сосонье. Пришли мы сюда рано утром после ночного марша.
Герман позвал Пенкина к себе. Вместе они позавтракали и легли отдыхать на полу. Через несколько часов комбриг проснулся, достал трубку и закурил, стараясь не потревожить сон Пенкина.
— Лежал я, лежал, — рассказывал нам потом Александр Викторович, — и вдруг показалось мне, что Сергей не дышит. Я его позвал: «Сергей! Сергей!» Не отвечает. Чувствую, что-то неладно. Гляжу, а он — мертвый.
Просто, молчаливо ушел из жизни человек, за плечами которого были десятки боев и которого в самых кровопролитных схватках щадили пули. У нас в то время не было врача и истинной причины смерти установить не удалось. Пенкин страдал сильной одышкой, что-то у него было не в порядке с сердцем. Наш фельдшер, да и мы все предполагали, что Сергей Дмитриевич умер от какого-то сердечного приступа.
Вечером его похоронили. Герман ходил в тот день мрачный. Выступить у гроба начальника разведки отказался категорически:
— Не могу. Поверьте, не могу.
Вскоре к нам на должность начальника бригадной разведки прибыл рослый, крупный белорус Панчежный. Его заместителем стал политрук Костарев, который после ранения в Партизанском крае лечился в госпитале в советском тылу, а затем вернулся в бригаду.
Летом 1943 года в бригаду прилетел наконец долгожданный военный врач-хирург Викентий Иванович Гилев. В первые дни его пребывания у нас я зашел в госпиталь. Викентий Иванович встретил меня в чистом халате с белой шапочкой на голове, но в пресквернейшем настроении.
— Ну, как привыкаете к нашей жизни? — спросил я его.
— К партизанской жизни я привыкну скоро. А вот лекарства разводить не на чем — спирту мало. Операции не знаю, как буду делать, — на исходе эфир. Мучают нас ежедневные переезды, помещение для операционной оборудовать не можем, раненые от переездов страдают, — и хирург сокрушенно начал перечислять вопросы, которые он не знает, как решить.
— Викентий Иванович, а вы по-партизански что-нибудь попробуйте придумать, — единственно что я смог посоветовать тогда в ответ на его справедливые претензии.
Через некоторое время, когда я опять зашел в госпиталь, меня встретил уже веселый, улыбающийся Гилев:
— А ведь мы кое-что придумали, по-партизански. Вот глядите! — Викентий Иванович при этом указал мне на купол белого парашюта, висевший над большим столом. — Это наша походная операционная. В любой избе парашют обеспечивает нам чистоту, и с потолка никакая пакость не свалится на оперируемого. Теперь и спирт нас не лимитирует — мы научились разводить медикаменты на самогоне.