Мужчина пол-минуты погремел чем-то у стеллажа и вернулся с пыльным одеялом, которое осторожно, стараясь не приближаться больше необходимого, накинул на мои плечи. Стало немного теплее, но никак не спокойнее.
— Ганс, что происходит? Почему я в цепях?
Догадок было много и ни одной обнадеживающей. Самая вероятная — Ганс разозлился, что я бросила его, так и не допустив к телу и теперь собирается наверстать упущенное. Смущало только наличие цепей, вмонтированных в бетонный пол. Такое за ночь не сделаешь, здесь налицо серьезная подготовка. Значит, план созрел не сразу, а был заранее продуман до мелочей. От этой мысли становилось еще страшнее.
— Теперь ты принадлежишь мне, — просто ответил мужчина и улыбнулся. Это была все та же обезоруживающая улыбка простого парня, совершенно не подходящая к данной ситуации.
Ганс сунул руки в карманы джинсов и повернулся боком, так что его профиль попал в круг света потолочной лампы.
— И что это значит?
— Мы будем делать то, для чего познакомились, — мужчина начал неторопливо вышагивать передо мной. Три шага вперед, разворот на пятке, три назад. Очень нервирующе.
— Запер в подвале, чтобы изнасиловать? Очень храбрый и благородный поступок, — несмотря на браваду, я чувствовала, как страх внутри перерастает в ужас и избавиться от него уже не получалось. Сейчас сила на стороне Ганса и совершенно непонятно, как это изменить.
— Думаю, тебе что-то говорит имя Паук.
Смена темы была настолько неожиданной, что удивление даже переселило панику. При чем здесь Паук? Ганс знает о нашем знакомстве? Или же он действует по наводке маньяка?
— Видишь ли, я всегда хотел быть художником, — продолжил мужчина, остановившись передо мной. — Но ничего не выходило. Не было образования, вдохновения, таланта в конце концов. Все шло к черту. Знаешь ли ты, как тяжело заниматься тем, что тебе не нравится? Быть примерным клерком, когда внутри сидит беспокойный творец? В моей мастерской сотни кистей, тысячи набросков, не стоящие даже бумаги, на которой нарисованы.
Ганс на минуту замолчал и я видела, как исказилось ненавистью его лицо. Его исповедь оказалась неожиданной и вселяла еще большую неуверенность.
— Ничто не приносило результата. Я художник, который не может творить! Душа болела, требуя искусства и ничто, совершенно ничто не помогало. Но однажды мне улыбнулась удача. Год назад я нашел идеальный холст.
Шестое чувство подсказывало, что ничего хорошего дальше не последует. Ужас постепенно обхватывал ледяными пальцами сердце, мешаю нормальному его движению.
— Около года назад на парковке у придорожного кафе валялась тетрадь, — продолжал Ганс, пристально глядя мне в глаза. — Не знаю почему я подобрал ее, видимо, веление судьбы. Это оказался дневник, принадлежавший молодой женщине. Я прочел его взахлеб, всего за несколько часов. Столько интересных подробностей! Но самое интересным оказались письма под обложкой.