В порыве ярости Астианакс кинулся следом за прорицателем, но споткнулся и едва не упал. Оказывается, слушая столь разозливший его разговор, мальчик успел надеть и зашнуровать только одну сандалию — ремешки второй, болтаясь, мешали идти. Он затянул их и бросился догонять Гелена. Странно — тот или не слышал, что за ним кто-то бежит, или был так занят своими мыслями, что не обратил внимания на звонкие шлепки сандалий позади.
Вот тёмная фигура идущего растаяла в светлом прямоугольнике запасной двери, и сразу за нею мелькнула тень — кто-то преградил дорогу Гелену.
— Ну что? Удалось?
— Не всё так сразу, — отозвался голос прорицателя. — Завтра всё разрешится, но об этом нам с тобой нужно поговорить. Только не здесь.
— Хорошо. Скажи, где.
— У озера. Я буду ждать тебя там через два часа.
Астианакс стоял, прижавшись к стене, слушая, как у него в груди резко и гулко стучит сердце. Мальчик не мог понять смысла происходящего, он понимал только, что этот загадочный разговор невидимого человека и прорицателя каким-то образом связан с Андромахой, Неоптолемом, с ним самим. Что они замышляют?
Астианакс задумался. Два часа. У озера он будет меньше, чем через час. Он-то доберётся туда быстро! Но чтобы подслушать, о чём они там станут говорить, лучше прийти раньше. Надо бы сказать кому-то... Маме? Нет, она тогда его не отпустит! Вот Пандион, тот другое дело. Пандион бы сам с ним пошёл. Только где он? Ушёл проверять посты. Придётся идти одному!
Царевич бегом поднялся на второй этаж, влетел в свою комнату, сорвал со стены лук, надел пояс и прицепил свой длинный, почти взрослый кинжал, подарок Неоптолема. Ещё недавно он болтался, доставая почти до колена, а сейчас впору.
В соседней комнате Эфра что-то напевала своим хрипловатым голосом, меняя воду в умывальном кувшине. Астианакс дождался, пока рабыня уйдёт, и, тихо-тихо ступая, вошёл. На небольшом столе возле окна, как обычно, лежали несколько пергаментов, пара тростниковых перьев, стояла круглая глиняная чернильница.
И тут Астианаксу пришла в голову мысль написать маме, куда и для чего он идёт. Ведь чужие в её покои не войдут. Феникс? Ну, ему мама доверяет.
Мальчик обмакнул тростниковое перо, но от волнения его рука задрожала и первые буквы разъехались и расползлись. Он отбросил запачканный пергамент, взял другой лист и, прикусив кончик языка, старательно вывел: «Мама, может случиться беда». Он задумался. Почему беда? Почему он так написал? Потому что так чувствует... Как объяснить? Не может же он всё подробно писать? Это очень долго! Он потряс пером, сгоняя лишние чернила, чтобы снова не испачкать лист, и написал дальше: «Мы в опасности». Мальчик нахмурился. А это и вовсе глупо. Зачем пугать маму? Зачеркнуть? Некогда! Писать ли, куда он пошёл? Нельзя! Что, если мама прочитает письмо раньше, чем он услышит разговор Гелена с незнакомцем? Нужно, чтобы она поняла: его, Астианакса, нет во дворце из-за важного дела... И мальчик старательно вывел: «Во дворце — врага. Они устроили заговор. Мне нужно пойти за ними».