Почти всех мужиков я знала еще по двум последним инрыбпромовским выставкам в Ленинграде. С их женами перезнакомилась уже здесь и теперь, на правах хозяйки дома, в поте лица своего вкалывала массовиком-затейником с детворой, которой набралось десятка полтора. От четырех до двенадцати лет.
На нервной почве мне ничего толкового в голову не пришло, и единственное, чем я могла их занять, это самой кретинской игрой в мире – перетягиванием каната! Но как ни странно, это оказалось именно то, что нужно. Мы разделились на две команды – я с малышней на одном конце веревки, старший сын Гюнвальда и еще несколько ребятишек – на другом, и стали перетягивать друг друга, падая и кувыркаясь, вскакивая на ноги и тут же бросаясь в новую схватку…
Я и сама так завелась, что ни черта вокруг себя не видела! Ни того, как за мной нехорошим глазом следил уже сильно поддавший Гюнвальд, ни как кружились мужики вокруг господина Турреля, одного из директоров фирмы, ни как с тревогой смотрела на наши варварские игры беременная четвертым ребенком жена Гюнвальда. Она сидела в плетеном креслице с мороженым в руке, и когда рука уставала, она ставила вазочку с мороженым себе на огромный живот.
– Э-э-эй, ухнем!.. – запевала я, стараясь придать своей команде некий ритм борьбы. – Еще ра-а-зик, еще раз! Э-э-эй, ухнем!
И мои маленькие шведы, ни фига не понимая, яростно вопили русское слово «ухнем!!!» И таскали на этом дурацком канате друг друга по всему участку. А вокруг нас моталась Фрося и лаяла как сумасшедшая!
Женщины нам аплодировали, мужчины подбадривали воплями.
Кончилось это тем, что мы с малышней поднатужились, поднапружились, перетянули своих противников и завалились все в одну кучу-малу. Хохот, крики восторга, визг!.. Где победители, где побежденные?!
Я еле выбралась из-под груды маленьких тел и увидела, что платье мое пришло в полную негодность – все в зелени травы, а на животе огромное коричневое пятно.
– Кошмар! – ужаснулась я.
– Это мой шоколад, – объяснил мне один из малышей. – Когда мы падали, он у меня изо рта выскочил.
– Не огорчайся. Сейчас я переоденусь и принесу тебе другую шоколадку.
Наверху, в спальне я быстро сбросила замызганное платье, осталась в одних трусиках (лифчики здесь я совсем разучилась носить), открыла шкаф и достала оттуда летние джинсы и светлую кофточку. И наткнулась на давно припрятанную бутылку с остатками джина. Взяла ее – ну, совсем на донышке! – и прямо из горла прикончила.
И вдруг услышала шаги на лестнице. Не хватает еще, чтобы Эдик увидел эту мою заначку! Я сунула бутылку под кровать и крикнула: