– Проспект Науки, двадцать восемь, – говорю.
– Квартира?
– Обойдешься.
– Червончик.
– Нет вопросов.
– Садись.
Я села назад, и мы поехали.
Едем. Вытащила я из сумочки зеркальце, ватку, крем и давай морду протирать. Я всегда перед домом грим снимаю. Это для меня как утренняя зарядка. Будто я из одного состояния перехожу в другое. И чтобы лишний раз маму не нервировать. Она, конечно, ничего не скажет, но… Своих надо беречь.
– Слушай, – говорит мне вдруг водила, – я в прошлую смену одного «штатника» часа четыре возил. И в Павловск, и в Пушкин, и еще черт-те куда. Так у него наших «деревянных» не хватило и он со мной по счетчику «зелененькими» расплатился. Тебе не нужно? Отдам по трехе.
Ах, ты ж, думаю, гад ползучий! Печать на мне, что ли, какая?! Что же он мне с ходу доллары предлагает и не боится ни черта?!
Но я и глазом не моргнула:
– Извините, пожалуйста, но я не понимаю, о чем вы говорите.
– Ну, дает! – заржал водила. – Прямо театр юного зрителя!..
– Вы меня, наверное, с кем-то путаете, товарищ, – говорю.
Он еще сильнее заржал:
– Как же! – говорит. – Вас спутаешь…
И тут мы как раз к моему дому подъехали. То есть не к моему, а к соседнему – к дому номер тридцать два.
У нас внутри квартала, как и во всех новых районах, дорожки между домами узенькие и дальше не проехать, потому что на пути у нас стоит огромная машина «вольво» с рефрижератором. Из «Совтрансавто». Тоже, кстати, деловые ребята… И эта машина тут часто стоит. Наверное, какой-то дальнобойщик живет.
– Ладно, дойду, – говорю я водиле. – Остановись.
Вылезла, положила ему червонец на сиденье (по счетчику трехи не набежало), вынула фирменную сигаретку, чиркнула зажигалкой и говорю этому жлобу:
– Да! Насчет «зелененьких». Статья восемьдесят восьмая, часть первая. От трех до восьми с конфискацией.
– Я тебя умоляю!
– Это ты потом прокурора будешь умолять, а меня не надо.
– А ты по какой статье ходишь?
– А для меня статья не придумана. В нашем государстве это социальное явление отсутствует. Понял, дядя?
Смеется, сукин сын:
– Тогда, может, телефончик оставишь?
– Не по Сеньке шапка, – говорю. – Тут тебе ни «деревянных», ни «зеленых» не хватит. Без штанов останешься. Чао, бамбино! Сорри…
И домой пошла…
В квартире темно. Мы в белые ночи всегда задергиваем плотные шторы.
Сижу на кровати у мамы и совсем не вижу ее.
– Я замуж выхожу, ма… – шепотом говорю я.
– Слава богу. А за кого? – Тоже почему-то шепотом спрашивает мама. Она еще в полусне.
– За Эдика. Эдвард Ларссон.
– Это такой высокий?
– Нет. Высокий – Гюнт. А это – Эдик. Он заезжал как-то за мной, помнишь?