И если Эйрих остается — остается и он. Всегда рядом — как и обещал.
— Если я уеду, я больше не смогу вести этих людей за собой, — сказал Эйрих, — я был с ними в дни радости. Я останусь в дни печали и скорби.
— Ты не лекарь, не монах, не бог. Что от тебя толку? — прозвучало жестко, но Дойл выразился бы еще жестче и обидней, если бы знал, что это сработает.
Эйрих поправил светлый камзол, глянул на себя в медное, отполированное до блеска зеркало и невесело улыбнулся:
— Я — солнце, так что могу светить, — но улыбка недолго продержалась у него на лице. Он обернулся и спросил: — если я попрошу, ты уедешь? Защитишь королеву и ребенка?
— Я защищу их и так. А за тобой нужен присмотр. Подохнем вместе.
Эйрих ничего не ответил.
Королева уехала — Эйрих успел ее только обнять, после чего возница-тень хлестнул лошадей, и карета рванула вперед, а за ней последовал внушительный эскорт из теней и замковой стражи. Почти сразу же выехали следом еще две кареты — со служанками и камеристками, прихватившими с собой обширный гардероб.
А потом прочь из столицы потянулись милорды и лорды — налегке, оставляя дорогие сердцу безделушки, они бежали из Шеана в безопасные норки — собственные земли. К обеду опустели лавки на Рыночной площади, а через ворота потянулась цепочка пеших беглецов. Но уходило слишком мало — большинству бежать было некуда, а ужас возможной смерти от чумы страшил меньше, чем ужас реальной смерти от голода.
— Двадцать, — прошептал Дойлу на ухо отец Рикон, сообщая, что в бывший королевский склад доставлено уже двадцать человек с явными признаками болезни.
— Отец Рикон, — Дойл задержал его, когда святой отец уже собрался снова поспешить по делам, — подготовься к дороге.
— Милорд?
— Королева нуждается в помощи и защите. А главное, в них нуждается наследник. Король остается, как и я. Но наследник должен быть в безопасности.
Впервые за все время, что они были знакомы — а это больше пятнадцати лет, — на едва различимом в тени капюшона лице Рика проступило упрямое выражение несогласия.
— Милорд всегда прав и мудр, но милорд заблуждается, полагая, что может услать прочь своего покорного слугу, — проговорил он мягко.
— Милорд отдал тебе приказ.
Рикон неторопливо снял капюшон, открывая свое худое, длинное, с западающими щеками и глубоко посаженными глазами лицо. Плотно сжал губы.
— Я служил вашему отцу, милорд, когда вы еще не умели толком держать меч. И служу вам столько, сколько вас знаю, — от его обычной манеры говорить не осталось и следа. На смену вкрадчивости пришла жесткость. — И я не оставлю вас в лапах смерти из-за чьей-то прихоти.