Не закончив обед, поспешили к воротам — вдвоем, в сопровождении охраны, верхом. Эйрих был спокоен — кажется, не понимал, насколько печальными могут быть принесенные вести, или обманывал себя излишними надеждами на лучшее… На этой мысли Дойл запнулся, пытаясь понять, чего боится, ведь гонец мог привезти сообщение о какой-нибудь безделице: о недоборе хлеба или о засухе на юге, о том, что в горах в очередной раз прорвали границу великаны, в конце концов. Но страх был — сильный, липкий, вызывающий противную дрожь и испарину на лбу.
Эйрих заметил это и спросил осторожно:
— В чем дело?
Дойл только дернул плечом — он, пожалуй, не мог бы объяснить этого, только чувствовал, что надо спешить — куда-то вперед. Короткая, казалось бы, скачка разгорячила тело и кровь. Дойл рванул ворот камзола, желая глотнуть побольше воздуха, но бесполезно — горло как будто перетянуло петлей неприятных предчувствий.
Возле ворот было оживленно. Несколько стражников стояли почти вплотную к громадным деревянным створкам, а вокруг возбужденно галдели женщины. Пятеро или шестеро мужчин в простых костюмах кучкой замерли чуть в стороне, но напряженно прислушивались.
Стук колес привлек их внимание, и прибытие Эйриха заметили все. Почтительно расступились, давая дорогу. Эйрих остановился возле ворот и громко спросил:
— В чем дело?
«Король, это король», — пронеслось среди людей.
— Ваше величество! — донеслось из-за ворот. — Дурные вести! Я из лордства Зиннет, на западе. Остеррадские войска вчера перешли границы. Гарнизон пал!
Дойл почувствовал, что в легких кончается воздух. Эйрих побелел так сильно, что это было видно со стороны. Остеррад снова на землях Стении. Снова война — но блистательный Эйрих, король-Солнце, не может возглавить своих воинов.
Эйрих обернулся каким-то странным, почти детским движением, ища не то поддержки, не то совета. И Дойлу нечего было ему сказать, кроме того, что, если милорды не сумеют соединить свои силы, Стения обречена.
— В Стин, — пробормотал Дойл, — к милорду Рою. У него Кэнт, они могут…
Он не договорил и не сумел объяснить, что именно могут старый однорукий Рой, военный советник отца, и гигант-Кэнт, потому что Эйрих вдруг стал бело-желтым, как настоящее солнце, и начал жечь, как оно. Кожа заполыхала и натянулась как тысячи согнутых луков, во рту стало сухо и горько. Сияющий Эйрих распахнул уродливые кожистые белые крылья и взмахнул ими, поднимая шквалистый ветер. Воздушный поток ударил Дойла в грудь с громадной силой. Пальцы, державшие уздечку, дрогнули, колени ослабли, и Дойл начал падать вниз спиной. Крылья же стали еще больше и заслонили небо, наступила непроглядная чернота, которая взорвалась чьим-то надсадным криком и непреодолимой, вытягивающей жилы болью.