— Проклятье! Что еще им нужно? В стране мир, мы предотвратили голод, отлично идет торговля. Что им не так?
Дойл ничего не ответил и сделал вид, что не замечает буйств брата. Ему нужно было выплеснуть гнев. В детстве наследник престола, когда его что-то злило, заходился ревом. Повзрослев, он стал кричать и крушить мебель. Но Дойл подозревал, что это почти одно и то же. И реагировать нужно так же — то есть никак.
Эйрих успокоился через пару минут. Поднял покореженный стул, снова уселся и нахлобучил корону. Криво.
— Я не могу повесить весь Королевский совет, Дойл.
Дойл согласно кивнул:
— Разумеется, не можешь. Хотя бы потому что Ойстера и еще парочку нужно не вешать, а четвертовать на площади.
На самом деле, он понимал, о чем говорил брат. Королевский совет составлял опору власти, ему верила чернь, на него возлагали надежды мелкие лордики. Вздернуть его всем составом — значит показать, насколько непрочна была власть короля, раз он доверял изменникам. Но оставлять их в живых тоже было нельзя.
— Я допрошу каждого, — сказал Дойл после некоторых раздумий. — И, возможно, трое или четверо сумеют убедить меня в том, что заблуждались. Что им угрожали. Напугали. И что они любят короля больше жизни. Их мы отпустим, ты торжественно объявишь о прощении.
— Но..? — Эйрих отлично слышал это «но» в его голосе.
— Разумеется, в течение ближайших двух лет с ними со всеми произойдут большие несчастья. Мир жесток. Люди умирают. Кто-то заболевает. Кто-то неудачно падает с лошади. Одного подло подстерегают грабители. Другого настигает удар меча ревнивого мужа, вступающегося за свою жену.
— А тем временем мы сможем собрать новый совет, — продолжил за него Эйрих. — Мне не нравится. Но я все равно не вижу другого выхода. Только…
— Да?
— Отложи аресты до возвращения в столицу. Большая охота священна.
— Я бы не обратил на это никакого внимания… — заметил Дойл, — если бы у меня было достаточно людей для перевозки двенадцати арестованных.
Он не боялся, что милорды сбегут. Слухи о поимке Ойстера еще не разошлись, а когда разойдутся — никто из членов совета не отважится на побег, тем самым признавая себя виновным. Они будут ждать и надеяться, что сумеют оправдаться или откупиться, и утешать себя мыслями о том, что их, потомков старинных родов, не коснется рука правосудия.
Дойл вышел из королевского шатра с мыслью о том, что этот еще не кончившийся день вымотал его до предела. Но было еще одно дело, которое требовало завершения — причем именно сегодня.
В лекарском шатре было темно, тихо и пусто, если не считать самого лекаря. Взгляд Дойла заметался от одного тюфяка к другому.