— Вы хотели видеть меня, милорд Дойл, — произнесла она сухо. — И что-то мне сказать.
Она поджала губы, так что они стали еще тоньше, чем были в тот день, когда Дойл с тенями обыскивал ее дом. Что-то произошло за время второй охоты, допроса и последующей беседы с Эйрихом. Дойл сделал небольшой шаг вперед, чтобы отчетливей видеть лицо леди Харроу в наступивших серых сумерках. Она словно непроизвольно отшатнулась — совсем несильно, но слишком заметно. Так, как отшатывались от него все женщины, всегда.
Самолюбие взвыло раненым зверем. Захотелось пожелать хорошего вечера — и убраться прочь. Но Дойл редко позволял чувствам управлять им. Разум же требовал выяснить, что заставило леди Харроу так перемениться — потому что изменения были заметны. В отличие от других — многих других — она не могла вдруг проникнуться отвращением к его уродству. Она наблюдает его уже достаточно долго. Проклятье, сегодня днем она совершенно не выказывала отвращения, обнимая его за шею и позволяя поднять себя.
Значит, что-то произошло.
Дойл сглотнул, подавив желание облизнуть ставшие сухими губы, и коротко спросил:
— Леди, вероятно, я нанес вам обиду?
Он не привык задавать таких вопросов. Но просто уйти, в очередной раз пытаясь зализать раны на собственной гордости, было бы просто глупо. Не в этот раз.
На мгновение в глазах леди Харроу зажегся привычный огонек — но тут же потух. Она выпрямила спину, хотя и так стояла прямо, подняла голову, хотя в этом не было никакой нужды — она и так смотрела на него сверху вниз, и ответила:
— Милорд Дойл, я благодарна вам за беспокойство и рада, что сумела сегодня в некотором роде помочь в вашем нелегком деле защиты его величества от козней изменщиков. Я буду готова и в дальнейшем служить моему королю, как належит верной подданной. Однако я со всей искренностью прошу вас, господин глава тайной службы, не навязывать мне своего общества и не вести со мной приватных бесед.
В ушах зашумело, на языке загорчило. Дойл наклонился вперед, чувствуя, как волна унижения захлестывает его с головой, и прошипел:
— Леди оскорбляет мое общество?
— Милорд, оно меня утомляет. Прошу прощения, но мне нужно переодеться к вечернему пиру.
Глубокий реверанс, юбка взметнулась в резком развороте — и леди Харроу скрылась в шатре. Дойл пожалел, что у него рядом нет ни одного стула, который можно было бы отшвырнуть.
К себе в шатер он ворвался. Все-таки пнул попавший под ноги табурет. Рявкнул:
— Мальчишка!
Джил вынырнул откуда-то из-за тюфяка и протараторил:
— Милорд, еда и вино готовы.
Выдох. Дойл упал на тюфяк. Джил быстро стянул с него сапоги, но подать еду не решился — и верно. Дойл подозревал, что в этом случае зашвырнул бы поднос подальше. Больше всего его злило непонимание. Он не мог угадать, что именно вызвало в леди Харроу такое отвращение.