Впрочем, это было и неважно. В целом, она всего-навсего помогла ему признать очевидное, вернее, напомнила о нем: из него едва ли выйдет галантный кавалер. И уж тем более — хороший муж. Не думал же он в самом деле предложить ей кольцо? Это было бы смешно — в самый раз, чтобы развеселить милордов, которые скоро закачаются в петлях. Милорд Страшилище, милорд Урод, выходец из обители врага Всевышнего — и вдруг женится на очаровательной женщине. От такой шутки виселица затряслась бы, и милорды попадали бы с нее, как спелые груши.
Дойл снова тяжело выдохнул и поднялся. Потянулся за графином вина, но не успел его взять — снаружи раздалось явственное поскребывание. Кто-то хотел войти в его шатер.
Джил сообразил метнуться к выходу и выглянуть за полог. Дойл напрягся.
— Милорд, — мальчишка обернулся, — там старуха. Она говорит, что служит леди Харроу и что у нее до вас дело.
— Пусть войдет, — велел он, не обращая внимания на то, что сердце пропускает несколько ударов.
Старуха вошла и сразу же поклонилась почти до земли. Она была уже очень стара, ее кожа была желто-серой, изборожденной морщинами. Глаза глубоко западали в глазницах, но блестели оттуда очень живо.
— Простите, высокий лорд, что беспокою вас, — проскрипела она.
— Тебя послала госпожа?
— Никак нет, высокий лорд, — старуха пошамкала губами, словно бы в задумчивости. — Моя леди не знает, где я. Но я не могла промолчать, милорд. И вы — послушайте старую Милу. Моя леди так упряма и горда — точно как ее отец.
Дойлу хотелось бы поторопить старуху, но он не стал этого сделать, просто сложил руки на груди и приготовился слушать. Порой Шило притаскивал ему таких старух — наблюдательных, все знающих. Поторопишь такую, начнешь задавать лишние вопросы — и она запутается в собственных мыслях, язык ей откажет, разум помутится. Их нужно было просто слушать — и тогда они рассказывали то, чего не мог рассказать никто другой.
— Вы думаете, милорд, я выжившая из ума старуха? — она подняла на него свои блестящие глаза. — Я знаю мою леди с колыбели. Когда сегодня она вернулась в свой шатер — как она плакала, милорд.
Дойл скрипнул зубами и напомнил себе о терпении. Она все расскажет. И о том, почему плакала леди Харроу. Она для этого пришла.
— Как она была испугана.
— Что ее испугало? — мягко спросил Дойл.
— Крики, милорд, — старуха потрясла головой. — Жуткие крики. Они были страшны. А ваш голос — еще страшнее. Как будто враг всему живому из своего логова вышел. Так она сказала.
Лекарь говорил, что леди Харроу ушла, чтобы найти его. Со своей старой служанкой она подошла к его шатру — и, очевидно, выбрала для этого тот самый момент, когда он беседовал с Ойстером. Что именно она услышала — было угадать сложно. Но это испугало ее — женщину, живущую с уверенностью в том, что казни, да еще и прилюдные — это слишком жестоко.