Вместо того, чтобы ответить на его поклон, она прошла сквозь толпу и приблизилась к нему, и уже тогда сделала реверанс.
— Леди Харроу, — сказал Дойл, чувствуя, что горло пересохло и отчаянно жалея, что не догадался выпить воды или вина.
— Милорд Дойл, — она выпрямилась, — спасибо вам.
— За что, леди?
Она улыбнулась:
— За то, что не держите на меня зла за мою вспыльчивость, грубость и несправедливость. И за жизнь лекаря Хэя.
Пожалуй, эти слова звучали сладостнее любой музыки.
— Леди Харроу… — начал он, но она мягко прервала его, попросив:
— Позвольте договорить. Я оскорбила вас незаслуженно, и мне больно думать об этом. Я надеялась… — она замолчала, облизнула губы, — несколько дней я приходила сюда каждый вечер в надежде вас встретить и принести вам свои извинения. Я обвинила вас в несправедливости, будучи сама несправедливой.
Он все-таки остановил ее.
— Не продолжайте. Я не держу на вас обиды и никогда не держал. Тем более, что мне вполне понятны ваши чувства, вызвавшие эти обвинения.
Он хотел бы продолжить — и заговорить о чем-нибудь совсем другом. Но под бой барабанов и нежную трель свирелей вторые двери зала распахнулись, и вошел король. Дойл был вынужден последовать на свое место, а леди Харроу — занять свое.
Сидя рядом с братом и отвечая на какие-то его вопросы, то и дело огрызаясь в ответ на неуместные замечания олуха, сидевшего справа от него, он практически не спускал глаз с леди Харроу. Она как всегда орудовала своей маленькой вилкой, едва прикасалась к вину и изредка улыбалась собственным мыслям. Невольно Дойл подумал, что хочет заполучить себе эти мысли, стать их частью. Безошибочно определять, почему леди Харроу хмурит брови и почему вдруг у нее на щеках появляются ямочки.
И только когда пир подошел к концу, шуты прекратили свое кривляние, а король, пожелав всем доброй ночи, ушел вместе с королевой, Дойл снова сумел приблизиться к леди Харроу.
— Вы были очень задумчивы весь вечер, — сказал он вместо подготовленного заранее замечания о приближении зимы.
— Я не думала, что это будет заметно со стороны, милорд. На самом деле, меня занимали пустяки, — еще мгновение она улыбалась, а потом нахмурилась и спросила: — завтра на суде будут объявлены приговоры?
Не стоило удивляться, что она об этом догадалась — если бы расследование продолжалось, Дойл не появился бы на пиру. Но было грустно, что она подняла эту тему, потому что дальнейший ход разговора был кристально ясен: он ответит утвердительно, она скажет что-то о жестокости и нравах, а потому уйдет.
— Король не может оставаться безучастным, когда на кону стоит не только его жизнь, но и сама неприкосновенность короны, — сказал он.