Он не понимал — она видела, что он не понимал. Но, несмотря на это, он был так близок к истине! Элизабет пристально и с тревогой смотрела на него широко распахнутыми фиолетово-синими глазами.
Филипп медленно покачал головой и вышел из комнаты.
Был ли он действительно озабочен ее чувствами ради нее самой, или все это внимание имело конечной целью затащить ее в постель? — спрашивала она себя. Филипп не делал секрета из того, кем был, и какой образ жизни вел.
Филипп вернулся, неся поднос с кофе, на нем были надеты черные джинсы, но торс оставался открытым, а ступни ног босыми. И хотя вид его мускулистой груди по-прежнему будоражил ее чувства, это было лучше, чем иметь перед глазами все его великолепное тело. Он не проронил ни слова, только передал ей кофе, но Бетти чувствовала его внимательный взгляд на своем бледном лице с того момента, как он вошел в комнату.
Наполнив свою чашку, Филипп уселся рядом с ней, и, когда она попыталась спустить ноги на пол, он помешал ей сделать это, положив руку на одеяло, которым они были прикрыты.
— Не двигайтесь, все нормально.
Его рука осталась лежать на ее ноге недалеко от бедра, и, хотя одеяло препятствовало прямому контакту, прикосновение было обжигающим как огонь. Она ожидала дальнейших расспросов, возможно, продолжения сцены обольщения, но пока они мирно сидели в тихой, уютной комнате, освещенной неярким светом, и он пил кофе молча, очевидно погрузившись в свои собственные мысли.
Его чеканный профиль был от нее лишь на расстоянии фута, и ей доставляло удовольствие смотреть на него. После купания его волосы сбились на лоб непокорными, черными как смоль завитками. Как бы она хотела, чтобы все сложилось иначе. Как хорошо было бы встретить его до Джона, когда она еще не утратила способность верить в любовь и счастье.
Что за мысли приходят ей в голову? Какая разница, когда она могла его встретить, — он всегда был таким, как сейчас. Так же, как и Джон, он никогда не был мужчиной в «домашних тапочках». Сколько раз можно повторять одну и ту же ошибку!
Это умозаключение заставило ее внезапно спустить ноги на пол, сбросив его руку, и затем подняться, не снимая одеяла.
— Я сейчас пойду и переоденусь, если не возражаете.
— Конечно. — Филипп тоже поднялся. В тоне его голоса чувствовалось недовольство, но в глазах промелькнула улыбка. — Вы смотритесь в этом одеяле замечательно, как маленький испуганный ребенок, — сказал он мягко.
— Неужели? — Ей не нравилась его улыбка, ей все в нем не нравилось. Она не могла представить какого-нибудь мужчину, говорившего подобные слова Мирей. Рыжеволосая красавица была женщиной до кончиков ногтей, независимо от того, чем было покрыто ее совершенное тело.