Попросила отца вспомнить об Эльзе хоть что-нибудь: она уже начала испытывать к ней сочувствие.
— Успехи ее, знаешь, были не очень, не что твои, ты гораздо способнее. А к какой категории, Эльза, ты относишься, я понять не могу, ничего на тебя не действует. Отвечает: уж ты, папа, как-нибудь сам решай. Лизка, ты представляешь? — Подумал немножко. — Все равно я бы на девочку ориентировался, не на мать.
В принято сразу переходить к делу. И Бетти написала сестре по-английски (переговоры вести на английском, языке для обеих чужом): «Если вы дочь человека по имени , дайте, пожалуйста, знать: я могу сообщить вам о нем нечто исключительно важное. приехать в Берлин». Прошло несколько дней, прежде чем Эльза прочла письмо (о чем появилась соответствующая отметка), и еще несколько, пока она не ответила — на ужасном английском: в любой будний день в магазин к закрытию.
И вот уже Бетти стоит перед Эльзой, руку ей подает, обращается к ней по-немецки:
— У меня хорошие новости. Я прихожусь вам сестрой.
Жесты правдивее, убедительней слов. Первая сцена ею продумана, отрепетирована: пожать руку Эльзы и задержать секунды на три своей. Положить свою левую руку поверх ее правой. Поймать ее взгляд.
У Эльзы глаза воспаленные, красные, веки припухли: аллергический конъюнктивит, Эльза ведь с сеном работает.
— У меня тоже из носа, из глаз текло, пока верховую езду не оставила.
Общая аллергия, общее увлечение — все пока хорошо. В жизни Эльза лучше, чем на , несмотря на конъюнктивит.
— Нет, невозможно, — голос у нее тихий и хриплый, как у курильщицы. — Вы моложе меня лет на десять, вы не можете быть мне сестрой.
На двенадцать, если на то пошло. Тем не менее. Бетти достает телефон, показывает фотографию молодого отца. Квартиру перевернули вверх дном, пока удалось найти хотя бы один его старый снимок: в итоге сфотографировали комсомольский билет.
Эльза с большим вниманием разглядывает фотографию. На чужих людей так не смотрят.
— Откуда это у вас?
Глупо звучит: . .
— Он умер, когда мне исполнилось восемь лет. Я совсем не знаю его югославского прошлого. У нас не осталось фотографий отца.
Господи, югославское прошлое. Что, пора? Хорошие новости тоже могут повергнуть в шок, но когда-то ведь нужно сказать:
— В том-то и дело, Эльза, — надо бы снова взять ее за руку, но руки она уже убрала, — в том-то и дело, что отец наш не умер, он жив.