– Вы порой вызываете тревожное чувство.
– Извините, – Мори опустил глаза вниз. – Как бы то ни было, но я хочу лечь. Я чересчур много выпил.
Мори пожелал ему спокойной ночи, и, когда он ушел, Таниэль перебрался в его кресло. От долгого сидения на каменной плите перед камином у него ломило спину. Из кресла через полуоткрытую дверь ему было видно, что Мори остановился на лестнице. Он стоял, скрестив руки на груди, уставившись куда-то перед собой. Постояв так с минуту, он снова стал подниматься по ступеням. Таниэль прислушался: тишина была столь глубокой и ясной, что он мог слышать призраков из тридцати шести или тридцати семи возможных миров, в которых Грэйс не выигрывала в рулетку и не натыкалась на него, отступив от стола. Ему хотелось вернуться назад и чтобы шарик остановился на другом номере. Он бы ничего не узнал и остался бы жить на Филигранной улице, быть может, на много лет, был бы счастлив и не украл бы эти годы у одинокого человека, слишком порядочного, чтобы самому сказать ему об этом.
Закрутившись в водовороте событий, Таниэль совершенно позабыл о сделанном ему Салливаном предложении. Только освобождая карманы перед предстоящей утренней стиркой, он обнаружил визитную карточку Салливана. Первая репетиция должна была состояться вечером в воскресенье, через два дня.
В назначенный день он прямо из Уайтхолла отправился в театр «Савой», придя туда заранее, чтобы было время ознакомиться с партитурой. Он бывал здесь и раньше, но только во время представлений, когда театр был заполнен публикой. Пустой зал походил на пещеру. Таниэль слегка отступил назад, чтобы видеть балконы. Они располагались двумя ярусами, охватывая подковой арку просцениума. В пахнущей мастикой и пылью оркестровой яме уже ожидала репетиции пара скрипачей. Таниэль уселся перед новым роялем и поднял крышку. Клавиши рояля были из настоящей слоновой кости. Таниэль некоторое время сидел, глядя на свое бледное отражение в них.
Наконец он притронулся к одной из клавиш. Таниэль ощутил гул струны, с которой она соединялась, и звук наполнил до того тихую оркестровую яму. Ноты уже стояли на пюпитре. Он тихонько проиграл первую строчку. Заискрились легчайшие оттенки. Что-то в его сознании, годами пребывавшее в вывихнутом состоянии, вдруг встало на свое природное место, заставив его вздрогнуть от неожиданности. Откинувшись назад, Таниэль начал просматривать ноты, затем, найдя более сложный отрывок, сыграл его, но он был слишком мал и не мог служить в качестве настоящей проверки, поэтому Таниэль попробовал несколько строчек из моцартовского концерта, извлеченных из позабытого хранилища где-то в глубине его памяти. Они сохранили свою свежесть.