Ванюша глянул на Жана и, немного хитро усмехнувшись, спросил:
— Что, рыцарь, жалко своих?
— Конечно, жалко, — спокойно и печально ответил Жан. — Мне больно слышать, как погибли рыцари. Вот только погибли они ещё до сражения. Ты прав, воин, их погубила гордыня.
— Значит вы не из них?
— Мы с братом — рыцари Ордена Храма, о Тевтонском Ордене никогда раньше не слышали. С православными никогда не воевали и воевать не можем, потому что устав запрещает храмовникам поднимать оружие на христиан.
— Надо же, какой правильный у вас Орден, — усмехнулся Ванюша уже довольно дружелюбно. — А для нас слово «Орден» звучит, как проклятие. Мы кроме тевтонов других рыцарей не видели. Думали, и не бывает других. Не хочешь ли с нами победу отпраздновать?
— Не уверен, что это наш праздник.
— Да пошли, не кобенься, — Ванюша широко улыбнулся и хлопнул Жана по плечу. — Я вперёд поскакал, сейчас князь с войском прибудет, пленных погонят, будет на что посмотреть. Пойдёмте.
Они вчетвером вышли из избы и пошли в город, который был всего в часе ходьбы. Во Пскове все уже знали о великой победе. Колокольный звон и радостные восклицания наполняли воздух. Весь народ в праздничных одеждах вышел встречать победоносного князя Александра Ярославовича. Впереди шли священники в светлых ризах с иконами и крестами. И вот показался Александр впереди своих полков. Один только взгляд на князя уже давал понять, что это великий воин, Жан и Ариэль невольно им залюбовались. Рослый и широкоплечий, он восседал на могучем коне в простых и добротных доспехах, опытный взгляд рыцарей без труда определил, что кольчуга и шлем из самой лучшей стали. Но больше всего их удивило лицо князя. По рассказам они решили, что это матёрый воин лет сорока, но увидели молодого человека, которому явно было не на много больше двадцати. Его глаза искрились юношеским задором, подбородок прикрывала небольшая, совсем ещё жидкая русая бородка. И всё-таки его лицо несло на себе печать удивительной зрелости. От него исходила вполне ощутимая энергетика власти, не вызывало сомнения, что повелевать для него — привычно и естественно, но что самое поразительное — в нём совершенно не чувствовалось гордости и самолюбования. Он, похоже, совершенно не считал себя здесь центральной фигурой, а просто растворялся в общей радости со смирением, которое могло быть свойственно рядовому войну. Это сочетание, казалось бы, несочетаемого: юности и зрелости, властности и смирения, так поразило рыцарей, что они глаз не могли оторвать от князя.
Тем временем два священника подошли к Александру с большой иконой Божьей Матери. Князь спешился и встал перед иконой на колени. И конь у него за спиной так же встал на колени. Все ахнули. От животного такой христианской выучки никто не ожидал. Казалось, ожили древние жития, и народ замер в благоговейном безмолвии. Князь некоторое время молча молился перед иконой на коленях, склонив голову. Потом приложился к образу и встал, конь последовал его примеру. И весь народ словно едиными устами воскликнул: «Слава князю Александру Ярославовичу!».