— Ты всегда работаешь!
— Неправда. Я на два месяца запоздал с началом книги.
Робин прикусила язык, не рискуя спорить с тем, что, как она знала, было правдой. В ноябре Пол обычно сдавал готовую рукопись для публикации в следующем году, а сейчас была середина октября, и он не дошел даже до половины. И не он один забросил работу. Робин к этому времени тоже обещала Соне закончить роман.
— Прости, — порывисто сказала она. — Я не подумала. Конечно же, ты должен работать. Это я виновата в том, что ты не укладываешься в сроки.
— Ты, несомненно, была помехой. — Он снова улыбнулся и нежно погладил ее по щеке. — Впрочем, весьма приятной.
Как всегда, стоило ему прикоснуться к ней — и она воспламенилась. О, как же я его люблю! — мысленно воскликнула Робин, встречая губы Пола. Все остальное не имеет никакого значения.
Так оно и было в действительности. Но в следующие несколько недель ей приходилось прилагать немалые усилия, чтобы умерить свои посягательства на его время.
К Рождеству рукописи у обоих были готовы и отпечатаны, а после Нового года они уже наслаждались каникулами на Суматре, которую Пол хотел сделать местом действия следующего романа. Закончив тем временем очередной роман, Робин собиралась в апреле поехать с ним в Иран и была сражена, когда Пол дал ей понять, что брать ее с собой не намерен.
— Мне придется бывать в таких местах, куда я не рискнул бы тащить тебя, — сказал он. — И я не настолько тебе доверяю, чтобы надолго оставлять одну в номере отеля. Меня не будет самое большее две недели.
Он оставался непреклонным, несмотря на все ее протесты и обещания, и лишь пожал плечами, когда она, надувшись, отказалась проводить его в аэропорт. Эти две недели Робин жила в вашингтонской квартире, почти каждый вечер проводя вне дома, в основном, с компанией друзей, а однажды — со старым приятелем, внимание которого стало бальзамом для ее израненной души. Нельзя сказать, чтобы она очень веселилась. Без Пола даже шампанское казалось пресным.
Ко времени его возвращения она уже превратилась в самую уступчивую и понимающую жену, которую только видел свет. Вновь оказаться в его объятиях, ощущать его губы своими — какое это было блаженство! Эйфория длилась целых три дня — пока кто-то не счел нужным сообщить Полу о том, как она проводила время в его отсутствие. В ссоре, которая вспыхнула вслед за этим, оба наговорили много обидного. Однако больше всего Робин задели слова Пола о том, что он мог бы предпринять что-нибудь получше, чем жениться на испорченной девчонке.
С тех пор все у них пошло наперекосяк. Его предложение подумать о продолжении рода она отвергла на том основании, что связывать себя детьми в ее-то годы — полное безумие. Следовало бы подумать об этом раньше, возразила Робин, когда Пол заметил, что в его тридцать три он нуждается в отцовстве уже сейчас, а не в каком-то неопределенном будущем.