Вяхирь успокоился после трех ведер, сложил губы трубой и шумно выдохнул, отчего сладковатый дух первача поплыл над головами парней.
— А и это, штоб слегка так? — спросил Вяхирь.
Щеки его наливались кровью.
— Закуска, — перевел Софрон парням.
Те стали доставать из карманов своих пиджаков крупные куски хлеба и сало в пакетах. Кинув ведро в угол, Вяхирь протянул им обе пятерни. Парни наполнили их кусками хлеба и сала. Вяхирь поднес ладони ко рту и стал жадно поглощать закуску. Проглотив все, он облизал ладони огромным розово-белесым языком, вытер руки о штаны и рыгнул так, что по поверхности самогона в бочке прошла рябь.
Вдалеке запиликала гармошка. Потом другая и третья.
— Во! — поднял палец Софрон. — Слышишь?
Вяхирь кивнул. Глазки его осоловели.
— Ты уж не подведи нас, Вяхирь. — Софрон зачерпнул пригоршней из бочки, выпил и, сняв фуражку, вытер руку о свой затылок.
— Я и это… — обнадеживающе кивнул Вяхирь.
— Не подведи! — с улыбкой погрозил ему пальцем Софрон.
Вяхирь подмигнул ему.
— Пошли, робя. — Софрон мотнул чубом и исчез за воротами.
Парни вышли следом.
Вяхирь посмотрел на заходящее солнце. Губищи его растянулись в улыбке. Он снял с пояса гребешок и стал причесывать свои длинные русые волосы.
Вечером в большесолоухском новом клубе шел третий вечер перепляса. Последний вечерок состязательный между плясунами двух деревень. Большие Солоухи и Солоухи Малые. От одной деревни до другой — три версты с гаком да речка Журна обмелевшая, с окуньками-пескариками. В Больших Солоухах — сто пять домов, в Малых — шестьдесят два. В Больших — плотники, в Малых — столяры. В Больших — пьяниц много, в Малых — поменьше. В Больших кулаков зажиточных — Никита Волохов да Петр Самсоныч Губотый, а в Малых — почти полдеревни зажиточно разживаются. В Больших один старенький самоход на всю деревню, а в Малых — аж семь! Малосолоухские в страду нанимают большесолоухских косить да стоговать сено, рожь жать да молотить, а по осени — картохи копать. Да и девки в Малых Солоухах покрасивше будут, понарядней да постатней. А вот что касается перепляса — тут бабушка Агафья надвое сказывала: каждый год на Спас Яблочный перепляс состязательный устраивается, а вот кто кого перепляшет — неясно. Были три года, когда большесолоухские первенствовали, а было, когда робяты из Малых Солоух такую искру сапожками своими высекали, что всем чертям ярославского княжества под землею тошно становилось. Перетекал самовар призовой из одной деревни в другую. И наполнялся в последний третий вечер чистым самогоном-первачом. Так его и уносили победители. Ну и надоело малосолоухским по-честному плясать, решили они прошлым летом передернуть: наняли на ярмонке во Владимире плясуна лихого, налепили ему на рыло маску живую, да и сделали его аккурат под младшего из братьев Хохлачевых, самых известных плясунов малосолоухских. Пришел этот «Серенька Хохлачев», проплясал три вечера, забрал самовар с самогоном, да и бывал таков. Старики-судьи с хутора Мокрого и глазом не повели. А малосолоухские на радостях три дня в кабаке у себя гудели. Но шила в мешке не утаишь — проговорился на станции в пивной хромой водовоз Сашка, и поняли большесолоухские ребята, что провели их на мякине. И решили отомстить.