Она замолчала, отошла от Кима, застегнулась, села за стол.
— Что я должен делать? — глухо спросил Ким.
Соловьева не спеша закурила, постучала красным ногтем по столу:
— Вот сюда. Завтра. Девять тысяч. Золотом. Первой чеканки.
— Я не соберу до завтра, — быстро ответил Ким.
— Послезавтра.
Он неуютно повел плечом:
— Тоже нереально, но…
— Но ты сделаешь это, — перебила его Соловьева.
Он замолчал, отводя от нее злой взгляд.
— И никаких рекламаций, никаких затирок. — Она откинулась в кресле.
Сцепив над пахом свои руки, Ким зло закивал головой.
— Девять тысяч, — повторила Соловьева.
— Я могу идти? — спросил Ким.
— Иди, Виктор Михалыч. — Соловьева холодно и устало посмотрела на него.
Он резко повернулся и вышел, хлопнув дверью.
— Гнать эту гниду надо из партии, — угрюмо заговорил долго молчавший Муртазов.
— Гнать к чертовой матери! — тряхнул массивной головой Гобзев.
— На первом же собрании! — хлопнул умницей по столу Малахов.
Умница пискнула и посветлела.
— Не надо, — серьезно произнесла Соловьева, глядя в окно на толпу демонстрантов. — Пока не надо.
По-деловому загасив окурок, она встала, одернула жакет, тронула прическу, успокаивая все еще шевелящихся мормолоновых жуков, и произнесла громко, на весь кабинет:
— Ну что, товарищи, пойдемте говорить с народом.
Дверь осторожно приотворилась.
— Есть, есть, — едва шевеля губами, произнес Богданка.
Дверь захлопнулась. Богданка не услышал, а скорее почувствовал, с каким трудом руки Владимира справляются с дверной цепочкой.
«Да есть же, все в порядке!» — хотелось выкрикнуть ему в эту проклятую старую, убогую дверь, обитую черт знает каким дерьмовым материалом еще с доимперских, а может, и с постсоветских или даже с советских времен.
Но он сдержался из последних сил.
Владимир распахнул дверь так, словно пришел его старший брат, безвозвратно пропавший без вести на Второй войне. Богданка почти впрыгнул в теплую полутьму прихожей, и едва Владимир захлопнул и запер за ним дверь, не раздеваясь, бессильно сполз по стене на пол.
— Что? — непонимающе склонился над ним Владимир.
— Н-ничего… — прошептал Богданка, улыбаясь сам себе. — Просто устал.
— Бежал?
— Нет, — честно признался Богданка, вынул из кармана спичечную коробку, протянул Владимиру.
Тот быстро взял и ушел из прихожей.
Посидев, Богданка скинул с себя на пол куртку, размотал и бросил шарф, стянул заляпанные подмосковной грязью сапоги, встал, зашел в ванную, открыл кран и жадно напился тепловатой невкусной воды. Сдерживая себя, глянул в зеркало. На него ответно глянуло серое осунувшееся лицо с темными кругами вокруг глаз.