Вскорости трое сонных наших стоят внизу. Объявляю им:
— Нас отдают в Saatgut!
Вижу из моей клетки, как живописно цепенеют три русских уда. Просто граждане Кале в исполнении Сальвадора Дали…
Недолгие прения заканчиваются единогласным решением: бежать.
Куда?
Непонятно…
Не к графу Шереметьеву же… Четыре года назад он сделал достойный подарок королеве Доротее: четыре русских уда в красных лакированных коробках, расписанных палехскими мастерами. Не думаю, что сей вельможа будет рад нелегальному возвращению нашему в родной инкубатор.
Коротышка-12 по имени Петя сообщает, что завтра поезд, запряженный трехэтажным битюгом, отправляется в Баварию на «Октоберфест». Идея пришла: забраться в уши к гиганту, доехать с ним до Баварии. Заплатить, конечно, придется. В сундучках наших что-то скопилось за годы тяжелого труда. Труда-уда. Хорошо, до Баварии доберемся, а дальше? Где нашему брату всего спокойней? Разве что в Теллурии… Смешно! До слез. Которых уже не осталось…
Ну да ничего. Удалому молодцу все к лицу, к венцу или к концу.
— Хвоста не было? — спросил Холодов, пока Маша Абрамович порывисто врывалась в прихожую.
— Нет! — ответила в своей неистово-сосредоточенной манере.
И — прочь пуховый платок, и — змеиная лава волос, и — духи, резкие, как она сама.
Глаза Маши блестят сильнее обычного: упрямый антрацит. Большими руками Холодов поймал белую шубку из живородящего меха, метнул на гору одежды — все крючки заняты, все в сборе. Кворум! Сверкнули понимающе жадные глаза. Тонкая фигура Маши в полумраке затхлой прихожей: черный изгиб, ярость новых пространств и желаний. Холодов сумел сдержать себя, чтобы не коснуться мучительного изгиба.
— Все здесь! — утвердительно дернула маленькой головой в старом зеркале.
— Все, — мрачным насильником смотрит он сзади.
Ускользнула от его тела, пролетела коридор, рванула дверь гостиной:
— Здравствуйте, товарищи!
Холодов угрюмо — следом.
Гостиная теплая, канделябры, светильники, сияние в полумраке: нынче среда, электричество отключили.
— Здравствуй, товарищ Надежда! — полетело со всех сторон.
Машины глаза всасывают и осеняют: Неделин, Ротманская, Колун, Векша, трое маленьких товарищей из Болшева, заводские Иван и Абдулла, чернобородый Тимур, безразмерный Вазир, Рита Горская, Зоя Ли, берестянщик Мом, Холмский, Бобер и…
— Ната! — бросилась, схватила, прижала к плоской груди.
Ната Белая, она же Пчела, Ната на свободе, Ната здесь!
Обнялись, сплетаясь ветвями тонких сильных рук.
— Товарищи, займите свои места. — Неделин поправил пенсне и пиджачок внакидку.
Маша — на ковер, к ногам бритоголовой Наты, сжала ее руку, покрытую струпьями и свастиками.