В городе на пристань пришел поэт Обрадович и сказал, что на берег выходят только теща Всеволода Иванова и жены членов Союза писателей.
Я заплакала, ведь я приехала за ребенком. Но все-таки подошла к нему.
– Я на берег выхожу, вероятно, не запрещенный мне берег, я приехала за сыном и дальше никуда не поеду.
Там была моя приятельница, она с мужем уехала раньше. Много писателей стояло. Асеев, писатели с женами. Моя подруга кинулась ко мне, а я говорю:
– Я приехала за Игорьком.
Но мне сказали, что все дети в Берсуте.
– А что это такое? – спросила я.
– Это дачное место.
Она мне объяснила, что здесь живет председатель горсовета, молодая чудесная женщина. Надо к ней зайти. В это время Елизавета Эмильевна, жена Бределя, кинулась ко мне.
– Я хочу с вами, где вы будете жить?
Я снова ей говорю, что приехала взять сына. Но она уже ко мне привязалась. Тогда я ей сказала, что иду к председательнице.
Зашла, у меня уже полные глаза слез, настроение кошмарное. А она запирает дверь. Я ее спрашиваю: зачем дверь запираете? Она мне отвечает, что у нее забрали последнего врача. В городе – ни одного. Я ей говорю, что все напрасно, я приехала не жить здесь, а забрать своего ребенка.
Она посмотрела на меня, улыбнулась и говорит:
– Ну, тогда я открою глаза. Сколько лет вашему ребенку?
– Четыре года.
– В Москву без пропусков не пускают, а вы ехали 12 дней.
Я ни газет, ничего не видела.
– Матерей, – говорит она, – имеющих детей до семи лет, на фронт не берут, а только используют в тылу, и поэтому вы уехать не можете. Вы мне нужны здесь. Больница без врачей, поликлиника без врачей, самострелы без врачей. В общем, кошмар. Я вас устрою. Не волнуйтесь. Я поняла, что положение серьезное.
Тогда я вспомнила, что Бределына просила меня за себя, и сказала:
– Вот эта женщина, я ее даже толком не знаю, я с ней познакомилась на пароходе, мне известны передачи ее мужа Вилли Бределя – антифашиста, а лично я ее не знаю.
– Я вас устрою к одной женщине, – сказала начальница, – она получила похоронку, у нее трое детей.
– Но я не знаю, как я могу здесь остаться, ведь меня военкомат отпустил только на две недели, я же военнообязанная, а здесь госпиталей нет.
– Завтра пойдите в военкомат, встаньте на учет, военкоматы есть везде. Вам паек дадут, – объясняет мне она.
– Мне не до пайка, ребенка надо увидеть.
Начальница при мне позвонила какой-то женщине.
– Ее надо устроить к Нюре, еще с одной женщиной. У нее ничего нет.
Я с чемоданчиком, сама в носочках, в костюме. Ни вещей, ничего, ни белья, ни теплого пальто. Поехала на две недели за ребенком. Думала, возьму и вернусь. Ну, в общем, я там застряла.