— Будешь говорить или нет?
Фиала ответил:
— Нет!
Ему связали руки и ноги, продели под животом жердь и подвесили между столов головой вниз.
Комедия продолжалась. Фридрих с плеткой в руках орал:
— Ну что, будешь говорить?
— Как я могу говорить в таком положении?
Фиала попросил, чтобы его развязали и не били.
«Для чего они это делают? — недоумевал я. — К чему эта комедия?» С каким удовольствием бросился бы я на него и задушил. Во мне все кипело от возмущения, но я старался внешне сохранить спокойствие. Но чего, собственно, они хотят?
Когда Фиалу развязали, он стал рассказывать об организациях на «Авии», «Чешско-моравске», в Лоунах, на «Электрических предприятиях» и о деятельности других партийных ячеек. При этом он называл и имена некоторых людей.
Чем дальше говорил Фиала, тем яснее было мне, что замыслили гестаповцы. Они хотели получить сведения об организациях, инструктируемых Куркой и Фиалой. А я должен был подтвердить его показания и тем самым поставить под удар ряд других товарищей.
Я заявил, что ни одну организацию я не знаю и ни с кем, кого назвал Фиала, не имел никаких дел.
Фиала стал горячиться:
— Я говорил тебе об этом, сообщал, ты об этом знаешь, не отрицай!
Я снова ответил, что ничего не знаю, а если он об этом говорил, то, вероятно, говорил кому-то другому, а не мне.
Фиала начал ругаться, сетуя на то, что я все сваливаю на него. На дальнейшие его выпады и обвинения я не отвечал.
Комедия, которую хотели сыграть гестаповцы, не удалась. Уходя, я сказал гестаповцам с иронией:
— Посадите Фиалу ко мне в камеру.
Конвоировал меня Смола. Я спросил его, зачем они затеяли эту комедию.
— Хотели проверить, точно ли тебе известно, что Фиала служит в гестапо, а заодно выяснить, обо всем ли им рассказал Фиала.
— Вот как? Ну что ж, задумано было неглупо.
Допросы следовали один за другим. Один тяжелее другого.
Теперь трудно вспомнить все очные ставки, которые мне устраивали: помню допрос с Бедржихом Штястным, с Яковленком, с Ржахом, с Яшеком и другими. О каждом из этих допросов можно было бы много написать. Все они свидетельствовали о том, как изощренно действовало гестапо с помощью Фиалы и других подобных агентов и как умели вызвать недоверие к руководству, в том числе и ко мне. Разбить это недоверие, сорвать планы гестапо и помешать дальнейшим арестам — вот главная задача, которую я ставил перед собой.
Нельзя описать то душевное состояние, то нервное напряжение, которое испытывает человек на допросах. Ведь лишнее слово, сорвавшееся с языка, решало судьбу не одного человека, а многих, вставал вопрос о их жизни и смерти. Чтобы все это понять, нужно самому пережить подобное.