Как согревали нас эти слова! Мы верили в наш народ, верили, что его не сломить. Будущее показало, что наш народ умеет бороться.
Читая подобные извещения, я невольно вспоминал памятники павшим в первую мировую войну. Сам по себе рождался вопрос: не приносит ли наш народ в этой борьбе больше жертв, чем в первую мировую войну? То, что происходило, нельзя было назвать иначе, как систематическим истреблением чешского народа. Тотальная мобилизация, угон на работу в Германию, на рытье окопов и строительство укреплений, где медленно духовно и физически умерщвляли людей, уничтожение целых деревень — разве это не регулярное, не систематическое истребление народа? Чешская буржуазия совершила предательство, прикрываясь фразами об избавлении соотечественников от напрасных жертв. А что оказалось в действительности?
Только теперь можно было в полной мере осознать всю подлость предательства чешской капитулянтской буржуазии, допустившей Мюнхен. Народ в 1938 году хотел защищаться, хотел воевать. Но вероломные союзники и их пособники в период, когда народ мог победить, не дали ему вступить в бой. Теперь он должен бороться в невыразимо тяжелых условиях. Теперь народ был подобен безоружному человеку, которого раздели донага, кинули на растерзание голодной волчьей стае, а защищаться от них он может только голыми руками. А жертвы? Кто знает, не превысят ли они те, к каким могла бы привести война в 1938 году?
Разве мог бы любящий свой народ человек изменить национальному долгу? Нет! Но буржуазия отстаивает свои интересы и прежде всего — классовые, которым она приносит в жертву все, даже свою родину. Туго набитый карман, собственность для нее дороже, чем судьба народа. Это и есть буржуазная мораль.
Все это я еще и еще раз прочувствовал, читая имена казненных чешских патриотов, «опасных» для германской империи людей. Именно эти списки и беседа с товарищем Горновой убедили меня, что чешский народ не сложил оружия даже в невыносимо тяжелых условиях и что поэтому-то мы непременно должны выполнить свое задание.
Мы бродили по пражским улицам. Время шло, близился полдень, мучительно хотелось есть. В конце концов в Смихове, где нам однажды удалось поесть, мы вновь взяли знакомый нам картофель с овощами. Утолив голод, двинулись дальше. Тонда отправился в Жижков, я — в Нусли. Встретиться условились около шести часов в Карлине, у костела. Там неподалеку жил товарищ Шнейдер.
В Нусельской низине на Яромировой улице я наткнулся на бакалейный магазин с вывеской «Ярослав Ульман». Ба! Да ведь это мой старый знакомый! Друг, с которым я когда-то работал в Комарове. Мы сокрушали вместе с ним старую Австрию, может и теперь он поможет нам? Не раздумывая долго — ситуация мне казалась благоприятной, — я вошел в магазин. Людей там оказалось немного, и, к счастью, был Ярка. Поскольку возле прилавка стояли покупатели, я назвался торговым представителем фирмы «Сана» и попросил его уделить мне время для делового разговора. Он пригласил меня в другую комнату. Там мы быстро поздоровались, и я без обиняков перешел к делу.