Сколько пробыла в ней — не знаю, а только понемногу стала слышать человеческие голоса. Два голоса и оба мужские. О чем они говорили, до меня еще не доходило, только старалась вспомнить — где я и что со мной? Потихоньку вспомнилось, и я застонала. Опять мне что-то говорили — ласково, успокаивая и гладя по голове, и я просто уснула.
Снились сны — в теплом и чистом доме стоит просторная резная колыбель из светлого дерева, а в ней спит моя дочка. Маленький драгоценный сверточек…
Потом чьи-то похороны. Я прохожу мимо людей и подхожу к плачущей родне покойника, что-то говорю, а меня внимательно слушают. Кивают, благодарят и кланяются. А мне так тяжко… Иду к ним, а потом и обратно с трудом, будто столетняя старуха…
Мужчина, одетый, как воин, лица которого я не могу разобрать, набрасывает на мои плечи обручальный плат, сжимает их с силой поверх него. Но я бережно складываю дорогую ткань и возвращаю ему. Он не хочет брать, говорит, чтобы сожгла, если не нужен. Я так и делаю — в огне вспыхивает и плавится драгоценный шелк…
Молодая и необыкновенно красивая женщина подходит все ближе, а я жду ее возле двери дома, держа за руку дочку. Женщина вдруг останавливается, с неприязнью всматриваясь в мое лицо, потом опускает взгляд на мою дочку и замирает. Поднимает растерянные глаза на меня…
Степь… такая же, как у нас дома. По примороженной земле трусят на небольших мохнатых лошадках степняки — очередной набег? Скорее всего — да, потому что они при оружии, в кожаных доспехах. Коробки-колчаны плотно набиты стрелами. Впереди вожак — пожилой, сильный, опытный. Острый взгляд скользит по степи, смотрит вперед и вдруг… он хватается за горло, хрипит придушено… глаза лезут из орбит, багровеет кожа лица. Руки пытаются оторвать что-то от шеи… бессильно падают… а потом и он валится наземь… войско сбивается с шага, останавливается…
Ночь… я стою спиной к обрыву, к бездне. Там, внизу, бушует и бьется о скалы немыслимая сила, от которой вздрагивает камень под ногами. На губах соленый вкус… перед глазами — колышущиеся бесплотные подобия людей. Они светятся голубоватым, неживым светом… но мне не страшно, нет. Я ступаю навстречу и кричу на них со злостью. Надо же… я никогда не знала этого чувства, теперь поняла, что это такое — когда злишься по-настоящему.
Кровь… перед моими глазами остатки разрушенных жилищ и мертвые тела… одни только мертвые — мужчины, женщины… дети… Чужие, вражьи тела, но дети… Разум не выдерживает того страшного, что бушует в моей душе, рвет ее на части — милосердно отпускает меня в темноту.