И вот, в славном городе Казани, будучи вдрабадан упоен почитателями таланта, пристал с домогательствами к правильной и приличной вдове чиновника. Женщина вырвалась из объятий пьяного стихотворца и побежала по улице. Поручик Храпов, служивший в местном пехотном полку, удержал Пушкина от погони, за что был бит по лицу и вызван на дуэль. Брат Саша в это время куролесил со свитскими где-то за городом и не мог вмешаться. По показаниям свидетелей, Храпов сам писал стихи, и, будучи большим поклонником Александра Сергеевича, всячески пытался примириться с разбушевавшимся Пушкиным, но, не вынеся оскорблений и не желая стать убийцей гения, там же и застрелился. Мгновенно протрезвевший литератор ушёл к себе в номер, написал покаянное письмо-завещание и разрядил пистолет «в хладный лоб»…
Мда, такая вот штука — история, ты её меняешь, «прогибаешь» а она обратно в своё русло норовит. Вот тебе и альтернатива. Эх, брат Пушкин, как про тебя бард пел: «При цифре тридцать семь, с меня слетает хмель»… Тридцать семь лет, тридцать седьмой роковой год…
Неужели ничего не получится, и позорной Крымской войне быть, и Аляску сдать придётся, как ни крутись, ни исхитряйся?!
К чёрту сопли! Собраться, Костя. Мы ещё повоюем!
Брат спешно прервал поездку и вернулся в Петербург, загоняя лошадей. В гибели Пушкина многие «доброхоты» начали обвинять цесаревича — мол, не предотвратил, не отнёсся к Александр свет Сергеичу с должным почтением. Дантеса в нашей реальности так не третировали как здесь Сашу. А ведь это наследник престола!
Александр после долгого разговора с отцом наедине, заперся в своих комнатах и никого не принимал. По столице ползли невероятные слухи. Гроб с телом поэта медленно и торжественно передвигался из Казани в Петербург, засыпаемый цветами встречавшей печальную процессию «прогрессивной общественности».
После трёх дней затворничества Саша пошёл к отцу и заявил о сложении с себя высокого звания наследника престола в пользу брата Кости. Батя, очевидно, ждал такого афронта, изругал старшего отпрыска и послал за мной.
— Константин, — император начал без предисловий, — твой старший брат так потрясён прискорбным происшествием, закончившимся смертью двух достойных людей, Храпова и Пушкина, что считает себя не вправе наследовать корону. Александр твёрдо решил уехать в глушь, жить частным лицом. Ты мой второй сын, умён и серьёзен не по годам. Что скажешь?
— Я догадывался, что Саша захочет так поступить — по дворцу ходят разные слухи, кто-то распускает гнусные сплетни…
— Мерзавцы! Сгною! — Всё-таки Николай Павлович был велик и страшен в гневе.