Задачей дона Хуана, в качестве практикующего, который пытался сделать свою систему доступной мне, было разрушение особой уверенности, разделяемой мной со всеми остальными; уверенности в том, что наши «здравомыслящие» взгляды на мир являются окончательными. Используя психотропные растения и точно рассчитанные контакты между мной и чуждой системой, он добился своего — я убедился, что мое описание мира не может быть окончательным, поскольку является лишь интерпретацией.
В течение тысячелетий то смутное и неопределенное явление, которое мы называем магией, было для американских индейцев серьезной и достоверной практикой, сравнимой по значению с нашей наукой. Наша сложность в ее понимании, вне всякого сомнения, происходит из чуждости смысловых единиц, которыми она оперирует.
Однажды дон Хуан сказал мне, что человеку знания свойственна предрасположенность. Я попросил объяснить.
— Я предрасположен к видению, — сказал он.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне нравится видеть, — пояснил он, — потому что только видение позволяет человеку знания знать.
— И что же ты видишь?
— Все.
— Но я тоже все вижу, а ведь я — не человек знания.
— Нет, ты не видишь.
— Мне кажется, что вижу.
— А я тебе говорю, что нет.
— Что заставляет тебя так говорить?
— Ты только смотришь на поверхность вещей.
— То есть ты хочешь сказать, что человек знания видит насквозь все, на что он смотрит?
— Нет. Я не это имел в виду. Я говорил о том, что каждому человеку знания свойственна его собственная предрасположенность. Моя — просто видеть и знать, другие делают другие вещи.
— Какие, например?
— Возьмем, например, Сакатеку. Он — человек знания, и он предрасположен к танцу. Он танцует и знает.
— Насколько я понял, предрасположенность относится к чему-то, что человек знания делает, чтобы знать?
— Верно.
— Но как танец может помочь Сакатеке знать?
— Можно сказать, что Сакатека танцует со всем, что его окружает и со всем, что у него есть[3].
— Он танцует так же, как я? Я хочу сказать — как вообще танцуют?
— Скажем так: он танцует так, как я вижу, а не так, как мог бы танцевать ты.
— А он видит так же, как ты?
— Да, но он еще и танцует.
— И как танцует Сакатека?
— Трудно объяснить… это особый способ танца, который он выполняет, когда хочет знать. Невозможно говорить о танце или о видении, не понимая путей и способов действия человека знания. Это все, что я могу сказать тебе сейчас.
— Ты видел его, когда он танцует?
— Да. Но тот, кто просто смотрит на него, когда он это делает, не в состоянии видеть, что это — его особый способ знать.
Я знал Сакатеку, по крайней мере, мне было известно, кто это. Мы встречались, и однажды я даже покупал ему пиво. Он был очень вежлив и сказал, что я могу останавливаться в его доме, если захочу. Я долго раздумывал над тем, чтобы к нему заехать, но дону Хуану ничего об этом не говорил.