— Но как он может сделать это?
— Научившись сводить свои потребности к нулю. Пока он считает себя жертвой, его жизнь останется адом. Пока ты думаешь то же самое, твое обещание останется в силе. Нас делает несчастными то, что нам чего-то недостает. Однако если мы научимся сводить наши потребности к нулю, то любая, полученная нами вещь, превратится в настоящий дар. Будь спокоен, ты сделал Хоакину хороший подарок. Быть бедным или испытывать нужду — только мысли. Также это касается того, чтобы испытывать голод или боль.
— Я не могу в это поверить, дон Хуан. Как голод и боль могут быть только мыслями?
— Для меня сейчас они являются только мыслями. Это все, что я знаю. Я совершил этот подвиг. Запомни: сила делать это — единственное, что позволяет нам противостоять силам жизни. Без нее мы — мусор, пыль на ветру.
— Я не сомневаюсь, дон Хуан, что ты это сделал. Но разве такое под силу обыкновенному человеку — мне, скажем, или маленькому Хоакину?
— Это от нас, как от отдельных личностей, зависит наше противостояние силам жизни. Я много раз говорил тебе: только воин может выжить. Воин знает, что ждет, и знает, чего он ждет. Когда он ждет, он не хочет ничего, и поэтому какую бы малость он ни получил, это всегда больше, чем он может взять. Если ему нужно есть, то он найдет путь, потому что не голоден. Если что-то причиняет вред его телу, то он справится с этим, потому что не испытывает боли. Быть голодным или страдать от боли означает, что человек предался (им)[8] и больше не воин, и что силы его голода и боли уничтожат его.
Я хотел было отстаивать свое мнение, но остановился, потому что понял, что таким образом пытаюсь защититься от разрушительной силы потрясающего действия дона Хуана, которое затронуло меня так глубоко и с такой силой. Как он узнал? Я подумал, что мог рассказать ему историю о курносом мальчике во время одного из своих глубоких состояний необычной реальности. И, хотя я и не помнил об этом, моя забывчивость в этом случае была вполне понятной.
— Как ты узнал о моем обещании, дон Хуан?
— Я видел его.
— Ты видел его, когда я принимал Мескалито или когда я курил твою смесь?
— Я видел его сейчас, сегодня.
— Ты видел все событие?
— Снова ты за свое. Я же говорил тебе, что нет смысла обсуждать, на что похоже видение. Это ничто.
Я больше не настаивал. Эмоционально я был убежден.
— Я также дал клятву однажды, — неожиданно сказал дон Хуан.
Звук его голоса заставил меня вздрогнуть.
— Я обещал отцу, что я буду жить, чтобы уничтожить его убийц. Я носил в себе это обещание долгие годы. Теперь обещание изменено. Я не интересуюсь больше уничтожением кого-либо. Я не ненавижу мексиканцев. У меня нет ненависти ни к кому. Я научился тому, что все бесконечные пути, пересекаемые человеком в жизни, равнозначны. Угнетатель и угнетенный в конце встречаются, и единственное, что преобладает, — это то, что жизнь была слишком короткой для них обоих. Сегодня я чувствую печаль не потому, что мой отец или моя мать умерли так, как они умерли, а потому, что они были индейцами. Они жили как индейцы и умерли как индейцы, и никогда не знали, что они были прежде всего людьми.