Благодаря Жерару Лебовичи – который уговаривал меня взять под полный контроль мою работу и подсказывал истории для экранизации, – я дерзнул это сделать. С того дня, как он пришел предложить мне стать моим агентом – потому что агента у меня на тот момент не было, – он был ценным и блестящим союзником. Он был очень образован – и очень умен.
Он основал свое агентство «Артмедиа» в начале 1960-х годов и сделал его крупнейшим в Европе. Работал он по-американски, все знал и выступал с инициативой.
Это он дал мне в руки сюжет о Стависки, и он же предложил «Доктора Пополя». Он дружил с Хорхе Семпруном и попросил его написать хороший сценарий. И этот автор испанского происхождения связал меня – случайно, потому что встречался с ним, – с Аленом Рене.
Хотя последний ничего не снимал три года – после «Хиросима, моя любовь» он путешествовал. Его союз с Маргерит Дюрас и высокий уровень его фильмов закрепили за ним репутацию «интеллигентного и многообещающего режиссера».
Сознавая, какая дистанция нас разделяет, в каких разных мирах вращаемся мы и наши воображения, я сначала сильно перед ним робел. Я боялся, что он почувствует себя слишком чуждым мне. Но, в конечном счете, наш контраст пошел на пользу; между нами была ясность.
Семпрун, увлеченный и эрудированный, дерзнул – с нашего согласия – включить в сценарий еще один рассказ, о Троцком, и насытил текст историческими перспективами. Мало-помалу фильм обретал размах, а Стависки, сублимированный своей легендой и последствиями его жизни, оживал.
Как продюсер я мог сказать свое слово в выборе актеров. Но я предпочитал, чтобы Рене не знал, что я продюсирую, чтобы он чувствовал себя свободным на съемках. Впрочем, мы с ним были согласны, и мне не пришлось ни в чем признаваться. Он настаивал на Шарле Буайе, с которым я рад был поработать. Я хотел моих друзей Бона и Вернье, Риша, Перье и Дюпере; он их давно заприметил. И я оказался в компании с моим бывшим преподавателем Консерватории Рене Жираром. Все было в ажуре. Команда идеальная.
Можно было бы предположить, что такая роль, для которой мне пришлось избавиться от загара и лишить себя солнца, да еще с таким режиссером, меня образумила. Но нет. Наоборот, мне требовалось компенсировать серьезность Стависки дозой легкомыслия вне съемочной площадки.
В Биаррице, куда ко мне приехал брат, я постарался оставить памятки о себе в отеле, где мы остановились (как того требовала традиция). Однажды вечером, когда мы возвращались в состоянии благословенного опьянения, окрылившего нас, родился розыгрыш.