Мы перетащили – сам не знаю как, штука была тяжеленная, а пьяные неуклюжи, – огромный зеркальный шкаф к номеру Франсуа Перье, который спал там с женой. Мы придвинули его вплотную к двери, а потом забрались на него и, невидимые, постучали. Через несколько секунд наш друг открыл, но увидел только себя – свое отражение в зеркале. Он вернулся и лег, а когда его жена спросила, что это за таинственный ночной визит, ответил: «Не беспокойся, это был всего лишь я».
Мы могли, не стыдясь, показать «Стависки» в Каннах весной 1974 года. Я был даже горд вновь подняться по знаменитой лестнице с этим фильмом, спустя очень долгое время после «Модерато кантабиле». Мне по-прежнему не нравился цирк, неотъемлемый от этого фестиваля, балет фотографов и толпа зевак. Вообще-то я так и не привык к папарацци и к каверзным вопросам журналистов.
Вдобавок это был мой первый публичный выход с новой возлюбленной. Расставшись в хороших отношениях с Урсулой Андресс, которую я любил семь лет, я встретил ее на эпических съемках «Новобрачных Второго года». Она тоже была великолепна, и ее возлюбленному завидовали.
Лаура Антонелли была сама красота и сама нежность. Взгляд, улыбка – и отступала война, раскрывалось небо, сияло солнце.
Думаю, и за это тоже меня заставили заплатить в Каннах. За то, что я был возлюбленным Лауры Антонелли. Вдобавок к тому, что спродюсировал интеллектуальный фильм Рене и сыграл в нем. Я опять посмел смешать популярное и элитарное кино, я чувствовал себя вольготно везде, без ограничений. Это было уж слишком.
Меня видели у Годара, Трюффо, Малля, Мельвиля, Рене, так же как и у Брока, Вернея, Ури, вскоре Лотнера. Я раздражал. Я хотел всего сразу, и миллионов зрителей, и статей в «Кайе дю синема». Так что нет, не могло быть и речи на тот момент признать «Стависки» хорошим фильмом. После, конечно, все изменилось.
В тот вечер мы поднялись с Лаурой по лестнице под вспышки фотоаппаратов и «ура» толпы, но спустились под свист, который начался во время показа. Как будто возложив на меня ответственность за то, что рассматривали как провал, мне смачно плюнули в лицо.
После этого неприятного эпизода, ставшего плохим воспоминанием, я ужинал со съемочной группой. И никто к нам не подошел. Как будто мы зачумленные. Я был в отчаянии. Жалел о том, что привез «Стависки» в Канны. И о людской глупости тоже.
В дальнейшем я счел, что нет необходимости устраивать предпремьерные показы для журналистов. Их мнение теперь мало для меня значило, и если они хотят его высказать, решил я, пусть ждут, как все, дня премьеры и стоят в очередях в кинотеатры.