Один из моих розыгрышей-фетишей по дороге в столовую Оперы – трюк с ботинком. Я иду с друзьями по тротуару и в какой-то момент нарочно оставляю один из своих мокасинов на асфальте. Люди, идущие за мной, – надо признать, что они в целом достаточно услужливы, чтобы играть роль простака в наших скетчах, – разумеется, окликают меня, чтобы указать на потерю. Но я отвечаю неожиданным: «Это не мой!» Они настаивают, любезно, с чисто материнской заботой: «Разве вы не видите, что на вас один ботинок?» Диалог заканчивается, когда я решительно заявляю: «Ну и что? А мне нравится так ходить!»
Помимо роли босоногого фланера, я блистаю в шкуре чокнутого. Чтобы потешить товарищей, я иду по следам моего кумира Мишеля Симона. Надвинув берет до самых глаз, открываю рот и прохаживаюсь – носки внутрь – мимо газетных киосков с тупым лицом. Жалостливая продавщица, в конце концов, спрашивает меня: «Что ты хочешь, малыш?» И тут я, вращая глазами, говорю ей с идиотским видом: «У вас есть порнографические журналы?» Перепуганная и шокированная дама гонит меня подальше от литературы, запретной для юных недоумков.
Время от времени к моей забаве присоединяется Марьель, изображая старшего брата, внимательного к дефективному младшенькому. Он держит меня за руку на улице, что возбуждает интерес прохожих, и я с наслаждением слышу их сочувственные реплики. Они жалеют меня, бедного малыша, и старшего, принесшего себя в жертву на алтарь моего недуга. Когда их взгляды становятся чересчур настойчивыми, Жан-Пьер обожает их облаивать. Он орет, вспылив: «Нравится вам смотреть на моего больного брата?»
Они смущаются, отрицают, потупив глаза, и испаряются. Все наше буйное братство смотрит на нас издалека и покатывается со смеху, требуя добавки. И мы продолжаем, чтобы оправдать их ожидания, нагнетая градус провокации. Жан-Пьер высматривает в толпе старых дам, которых просит побыть со мной, пока он сбегает в магазин. Бедняги не могут отказать в услуге моему брату, такому несчастному, придавленному своим бременем. Едва он уходит, как я с извращенным удовольствием начинаю проситься, сначала робко, потом все громче, пока вся улица, а также соседние, не оборачиваются на нас: «ПИПИИИИ! ПИПИИИИ!» И моя «нянька» сгорает со стыда.
Я все время стараюсь превзойти себя, побить собственные рекорды в валянии дурака. Все в том же образе недоумка, в сопровождении старшего брата, срывающегося на прохожих, я хочу войти в дорогой ресторан, где шикарные дамы лакомятся тушеной капустой – фирменным блюдом заведения – под пронзительные звуки скрипичного оркестра.