Мордоворот у дверей «Максевиля» загораживает нам дорогу, разозлив моего старшего брата, очень чувствительного к вопросам дискриминации людей, непохожих на других, как я. Пока он дает резкий отпор вышибале, я выпускаю его руку и просачиваюсь в ресторан. Вернее сказать, бросаюсь туда. Я нарочно мечусь во все стороны, давая волю рукам и ногам, сшибающим по пути блюда, тарелки и бокалы. Я устраиваю форменный погром, опрокидываю все столы, и фейерверк тушеной капусты приземляется на безупречно налаченные пряди старых дам и их лисьи горжетки. Оркестр перестает играть, и слышен только звон падающих приборов да треск ломающихся столов. Целая армия официантов пытается меня изловить. Но в игре в догонялки я определенно сильнее.
За мной долгие годы тренировки, быстрота реакции и необходимая ловкость, чтобы увернуться. Я добавляю интриги, создавая у догоняющего иллюзию, что он меня вот-вот поймает, даю к себе приблизиться – и растворяюсь в воздухе. Это я умею. Убытки я нанес нехилые, и ребята из заведения гонялись за мной с яростью. Как они были бы счастливы схватить меня за шиворот, всыпать по первое число и притащить, в синяках, со вспухшим носом и жалким видом, к своему патрону, который, причитая при виде картины разорения, вынужден рассыпаться в подобострастных извинениях перед ретирующимися от катаклизма клиентами, заляпанными капустой, – но я-то уже покинул место преступления и бегу по бульвару Пуасоньер.
Они гнались за мной до клуба «Гольф-Друо», где я круто свернул. Я запросто могу оторваться от преследователей, особенно в квартале, который уже знаю, как свои пять пальцев, ибо валяю здесь дурака.
Это мои излюбленные места, те, где я прожил лучшие годы жизни, период, до сих пор оставшийся для меня прекрасной эпохой. Я легкий, как воздух, я купаюсь в беззаботности и оптимизме, не имеющих себе равных. Я окружен товарищами, которые верят в тех же богов лени и удовольствия и прилагают усилия лишь для того, чтобы придумать новую потеху, повеселиться и посеять смуту вокруг.
Это великая пора ночей любви и погребков Сен-Жермен-де-Пре. Мы танцуем, вопим от радости, мы компенсируем тяжкие дни войны. Ничто не воспрепятствует нашему желанию прожигать жизнь, и нас таких много.
В серьезной прессе весьма почтенные ученые мужи рассуждают об этой молодежи в опасности, об опасностях молодости, которая может привести общество на грань хаоса. Всегда найдутся люди, предсказывающие конец человечества, когда в них самих ничего человеческого не осталось. Я же, наоборот, сулю самое лучшее, и особенно нам, великолепному отродью, никудышникам и смутьянам. Мы красивы, да, уверяю вас. Потому что мы счастливы просто тем, что живем, что можем смеяться на миллионах могил, заполнявшихся на наших глазах.