Я и подумать не мог, что одежда кюре станет моей второй кожей. Жан-Пьер Мельвиль с меня буквально не слезал, чтобы я сыграл роль священника-сердцееда в паре с Эмманюэль Рива, которую он заметил в фильме «Хиросима, моя любовь» Алена Рене. Я отказался от его предложения в Париже и считал, что с этим покончено. Но на съемках «Чочары» я попал в западню, расставленную Карло Понти, который собирается продюсировать фильм Мельвиля.
И вот он передо мной, придавленный итальянской жарой, обливается потом под стетсоном. По примеру Годара – или наоборот, – он любитель очков: на нем всегда рейбаны модели ВВС США.
Используя множество умных доводов, он пытается меня убедить. Он сожалеет, что я трачу себя в ролях, на его взгляд, слишком легкомысленных, и мечтает увидеть меня в образе своего сложного персонажа, харизматичного и блистательно извращенного кюре. Судя по всему, он верует: он уверен в своем замысле. Я же – нет: я по-прежнему атеист, святотатец и безбожник. Я ничего не имею ни против бога, ни против его слуг, но они мне кажутся далекими, как Луна, пока на нее не ступили.
При мысли, что придется играть кюре, носить шерстяное платье, когда в Неаполе, где мы находимся, 40 градусов выше нуля, я обливаюсь потом. Невозможно. Мне очень жаль, но он зря приехал в Италию. Он уезжает, а я забываю о нем.
Вернувшись во Францию, я снова снимаюсь у Годара в «Женщина есть женщина». Молодые режиссеры Новой волны уважают Мельвиля, считая его в какой-то мере своим предтечей с «Молчанием моря», вышедшим в 1947 году. Они говорят о нем только хорошее и жалеют, что их мэтр остался непонятым, провалившись с двумя последними фильмами «Боб-прожигатель» и «Двое в Манхэттене».
Продюсерам не нравится, что он недостаточно коммерческий, мол, делает фуагра, когда публике нужен паштет из супермаркета. Помимо слишком сокровенного гения, в актив ему можно записать упорство.
И в конце концов Мельвиль нарисовался на съемочной площадке Годара. С полуулыбкой и сутаной в сумке. Должен признаться, что его поступок мне нравится; его убежденность меня трогает. Вся съемочная группа «Женщина есть женщина» смотрит, посмеиваясь, на манипуляции Мельвиля с принесенным костюмом. Он просит меня его надеть, примерить: я сам увижу, как буду в нем себя чувствовать. Это похоже на вызов. Я игрок, поэтому облачаюсь в этот вороний наряд, радуясь случаю посмешить галерку. Но, надев сутану, я меняю мнение. Во-первых, потому что все присутствующие женщины делают мне комплименты, находя меня великолепным в этом одеянии. А во-вторых, как будто чудом на меня снисходит благодать, и я едва ли не начинаю бегло говорить на латыни со строгой миной. В одну минуту я стал кюре.