– Дело тут такое. Почитайте, что большевики пишут… – И выложил на стол газету. А в ней черным по белому было сказано, что член Совжелдора «некий г-н Каратыгин» дает взятки Брамсону («в прошлом царскому сатрапу и прокурору, который ныне возглавляет гражданскую часть на Мурмане»).
Небольсин поступил далее с горячностью, присущей большинству честных людей: с этой газетой в руках навестил Брамсона.
– Борис Михайлович, – спросил для начала любезно, – прояснилось ли что-либо с теми пройдошествами мсье Каратыгина, о коих я вам уже имел честь докладывать?
– Вы, – четко ответил Брамсон, – ошиблись в своих наветах на гражданина Каратыгина, который ныне…
Тут зашуршала газета, и палец Небольсина припечатал прискорбное место в колонке строк, где большевики говорили о взятках, которые берет Брамсон.
– Кажется, про вас? – спросил Небольсин. – Поздравляю.
– Возможно, – согласился Брамсон и хорошо натренированным лицом отразил премудрое спокойствие. – Только у меня теперь вопрос к вам, любезный Аркадий Константинович.
– Пожалуйста!
– И вы уже давно… большевик?
Небольсин сочно расхохотался:
– А если я большевик, то, пардон, что вы со мной сделаете? Сейчас, после революции, каждый волен сходить с ума как ему хочется… Не посадите!
– Я никого еще не сажал, – сказал Брамсон, с ненавистью рассматривая красивое молодое лицо путейца. – Но для вас, голубчик, могут быть неприятности. Учтите это.
Между ними на мгновение встала тень усатой Брамсихи, которая каталась по тундре в вагоне молодого инженера, и об этих ночных катаниях многие на Мурмане знали…
– Взяткобравцы! – выговорил Небольсин и выскочил прочь.
Дело происходило при свидетелях. Был вечерний час, и молоденькая секретарша Короткова, взвизгивая, смеялась. Присутствовал и сам Коротков – монархист чистой воды, но, в общем, человек тихий и безобидный.
Брамсон рвал и метал:
– Этот пьяница, живущий в своем вагоне с девкой, на которой пробы уже негде ставить…
– И-и-и-их! – взвизгивала секретарша, вся в диком восторге от подробностей скандала.
– Этот грязный распутник, который покушался даже на честь такой порядочной жены и матери, как моя Матильда Ивановна… И он вдруг смеет! Нет, вы подумайте…
Коротков взялся утешать (очень неумело):
– Ну что вы, Борис Михаилович, – говорил каперанг. – Разве про вашу Матильду Ивановну кто скажет дурного?
– И-и-и-и-их! – радовалась секретарша.
В это время под окнами управления прошли табуном юные мичмана с миноносцев, во всю глотку распевая:
Ванька Кладов – негодяй,
Ванька Кладов – не зевай,
Тильда Брамсон – первый сорт,
Ты прими ее на борт…