…Каратыгин собирал у себя мурманских «аристократов».
Одни говорили:
– Будет файвоклок…
Другие говорили иначе:
– Будет вечерний раут, как у дипломатов…
Зиночка была в шелковом платье, в длинных, до локтей, перчатках. Гостей она встречала в тамбуре своего вагона, заставленного ящиками со жратвой. Мишка Ляуданский теперь для фасона пенсне раздобыл; пенсне он снял и руку Каратыгиной поцеловал:
– Весна, Зинаида Васильевна! Время любви…
– Входи, входи, – говорил Каратыгин, растопыривая руки.
Посреди вагона уже накрыт стол. Тоненько торчат, навстречу веселью, узкие горлышки бутылей. Вспоротые ножом банки обнажают розовую мякоть скотины, убитой в Техасе еще в конце прошлого столетия: теперь пригодилось – Россия все слопает…
– Так, – сказал Мишка Ляуданский, потирая над столом руки. – Эх и хорошо же мы жить стали!
– Да уж коли американцы ввязались, значит, не пропадем. Англичане не тароваты, больше сами норовят сделать да слопать. У французов даже мухи от голода не летают. А вот американцы, они, как и мы с тобой, люди широкие!
Из тамбура вдруг нехорошо взвизгнула милая Зиночка.
– Постой, – сказал Каратыгин, взвиваясь со стула.
Вернулся обратно в вагон, сопровождая Шверченку.
– Это нехорошо, – говорил обиженно. – Коли уж позвали, так веди себя как положено. И надо знать, кого щупаешь.
– Да не щупал я, – отговаривался «галантерейный» Шверченко. – Подумаешь! Дотронулся только…
– Ну садись. Черт с тобой!
– Кого ждем-то? – спросил Шверченко, присаживаясь.
– Комиссара.
– Это Харченку-то?
– Его самого… Обещал свою шмару привести!
– Это какую же?
– Да Дуньку косоротую, что с Небольсиным пугалась.
– Ой, дела! – засмеялся Ляуданский.
Пришел Тим Харченко – весьма представительный. Где-то под локтем у него торчала голова Дуняшки в новом платке с разводами.
– Хэлло! Мир честной компании, – заявил он.
Зиночка с презрением разглядывала «комиссаршу».
– Миленькая, дайте я вас поцелую… Ах!
Шверченко показал всем, какие у него теперь новые часы.
– Идут, – сказал, – как в Пулковской обсерватории. Тут было отставать малость начали. Так я подкрутил вот эту фитюльку, и опять – ну прямо секунда в секунду. Швейцарские!
– А у меня вперед забегают, – поддержала мужской разговор очаровательная Зиночка. – Прямо не знаю, что с ними делать…
Дуняшка, выпятив живот, обтянутый розовым муслином, напряженно рассматривала иностранные закуски.
– Не будь колодой, – шепнул ей Харченко. – Люди культурные, веди себя тоже культурно. И с тарелки не все доедай.
Сели за стол. С трудом смиряли приятное волнение перед первой рюмкой. Это волнение приятно – как любовное.