– Ну, тост! – сказала Зиночка. – Мужчины, прошу…
Поднялся за столом Шверченко.
– В минуту всенародного торжества, когда силы свободы неутомимо борются с аннексией германского капитала, мы, представители новой власти мурманской автономии, врежем сейчас первую за то, чтобы не была она последней!
Врезали.
– О, грибочки! – обрадовался Мишка Ляуданский, разглядывая через пенсне, мешавшее ему видеть, тарелку с соленьем.
– Это мой собирал, – загордилась Зиночка. – А я солила. Каратыгин с трудом прожевал жвачку.
– Хозяйка! – показал он всем на свою дражайшую.
Выпив по второй, Шверченко нежно обнял Харченку:
– Комиссар, а она у тебя… не тае?
– В самой норме, – ответил прапорщик.
– С икрой, кажись, баба-то тебе досталась!
– Чего?
– С пузом… Ты разве сам-то не замечал? Харченко кинуло в пот:
– Да хто их разберет, этих баб… Вроде и ни!
– Товарищи, товарищи, – засуетился Ляуданский, – новое, сообщение: большевистский Совжелдор в Петрозаводске отказывается признать наше краевое управление. Каратыгин, а вот это тебя касается: Совжелдор просит тебя дела сдать, а мандат твой уже аннулирован…
– Еще чего захотели! – вдруг раскраснелась Зиночка, теряя очарование. – Мой столько ночей не спал, сил столько на них, сволочей, угробил, свои дела все запустил! А теперь, когда живем слава богу, им дела наши не нравятся?.. Пошли их всех к чертовой матери! – наказала она мужу, распалясь.
– А я теперь плевал на Петрозаводск, – невозмутимо отвечал Каратыгин. – Я знаю, чья это рука… Тут, помимо большевиков, еще два ренегата работают: Ронек из Кеми да наш – Небольсин. Но у нас теперь свое, краевое, управление. И вот его я признаю. И союзники со мной будут иметь дело, а не поедут к большевикам в Совжелдор… Дорога – наша!
– Этот Небольсин – душка, – сказала Зиночка, как опытный провокатор в женских делах, и со значением глянула на Дуняшку.
Дуняшка мигом раскрыла рот:
– Одних носков у него… сколько! Един день поносит, а второй уже – не. Постирай, говорит. Все руки обжвякаешь стирамши. Одних пустых бутылок, бывало, на сорок рублей сдавала в лавку обратно… Во как жили!
– У него – рука, – показал Шверченко на потолок вагона. – С этим Небольсиным сам лейтенант Уилки цацкается.
– Будут цацкаться, – ответил Каратыгин, – коли магистраль в его руках: хочет – везет, не хочет – не везет.
– Баре, – надулся Ляуданский. – Золотопогонники!
– Ну это ты не скажи, – возразил ему Тим Харченко, присматриваясь к животу своей, Дуняшки. – Это как понимать. Есть и такие, что погоны себе на совесть заработали. Вот я, к примеру… До всего достиг сам. Теорему господина Гаккеля хто знает?