Они купили по бургеру, и уже в лифте, перед тем как выйти на своем этаже, Олег спросил:
– А ты не думал, что она… ну, бывшего своего еще любит? Очень похоже…
– Думал.
– И…?
– Она мне сказала, что нет.
Двери разъехались, Олег стал посреди прохода, не давая им закрыться, удивленно ждал объяснений.
– Олег, так стоять в наших старых лифтах – опасно!
– Она с тобой об этом говорила?! Я сколько о муже ни спрашивал…
– А ты думал, она только с тобой откровенничает?
– Ну ла-а-адно, – растягивая слова, нехотя уступил Олег. – Мне пора идти. Расскажешь мне потом! – крикнул он в задвигающиеся двери.
Ничего он рассказывать не будет. Хотя Олег был прав. Она боялась, и Юре уже было известно, чего именно. Он недавно видел, как она боится и чего. Он стал свидетелем ее паники и нечаянно выпущенных наружу страхов. Уже прошло несколько дней после приезда мужа, и он только сейчас начал успокаиваться и верить в то, что она осталась. Он начал позволять себе вспоминать выходные и тешиться плюсами, которые он поставил себе после этой истории. До этого его страх потерять ее не позволял ему насладиться «победой». Он вышел в нейрохирургии, попросил Валю приготовить еще чашку кофе. Сел в кабинете, проверил почту, жуя бутерброд, ответил на письма. Но мыслями постоянно возвращался к тем трем дням.
Он в выигрыше сейчас? Она выбрала его, Юру? Нет. Она просто отказалась от бывшего. Окончательно, и это тоже повод радоваться. Это повод расслабиться и отвлечься на работу. Она сейчас не уйдет.
Открылась дверь, Валя занесла кофе. Пока она выходила – из фойе, через открытую дверь – прорвались звуки радио. Песня та самая, с которой все началось в пятницу. Эта песня была у нее рингтоном на звонки Вадима. И она раздражала Юру. Почему Маричка до сих пор не сменила рингтон? Там пелось о любви. И он ей часто звонил. Они обсуждали по телефону рабочие вопросы. Он рассказывал ей о своих проектах, она давала ему советы. Она мало рассказывала о себе, хотя, может, это только в Юрином присутствии… Юра волновался. И тогда, в пятницу, она сидела в кресле и вышивала, когда Юра зашел в комнату, уложив сына спать. Хотел пожелать ей спокойной ночи, но завязался тихий разговор, она рассказывала о первом Мишином уроке немецкого, о детях в группе, о диване в холле детского центра, который стоит у большого окна…
– …и из него – потрясающий вид на реку и остров. Я придумала, что буду отводить туда Мишу и вышивать, пока он занимается. Или писать…
Или еще что-нибудь. Юра опять перестал слушать. Он сидел на пуфе, рядом с ее креслом. Смотрел на ее губы, белую кожу на шее, грудь. Она не загорала, как многие блондинки. Он это знал, в его детстве таких три было… Она не носила дома белье под футболкой и он видел ее формы и вызывающие соски. У нее все-таки нет ни стыда, ни совести. Он очень хотел до нее дотронуться. И одновременно боялся нарушить тихий, спокойный ритм, в котором, казалось, они раскачивались, разговаривая. Как в танце, в котором он может вести.