— Так и… — буркнул он невнятно.
Пребран вопросительно перевёл взгляд на воеводу.
— Так надежнее, — заверил тот, — нежели с ними будет вооружённый до зубов кметь. Тем более, нас уже если не все, то половина селян в лицо знает.
Идея доверить женщин молодому селянину Пребрану очень не по нраву пришлась, как бы он ни прислушивался к опытному воину, но в этот раз не согласился.
— Нет, — княжич придвинул плату ближе к Ждану. — В случае, если что-то случиться и нас… не дождёшься, надежда будет на тебя.
Ждан кивнул, спрятал узел. Пребран поднялся со своего места и, оставляя призадумавшихся мужчин, покинул горницу.
Уже достаточно рассвело, и чистое морозное небо невыносимой голубизной распростерлось над землёй, будто опрокинутая река. Только печные дымоходы выпускали белые клочья, рисуя над городищем узоры. Как он и думал, снега выпало много, запорошив кровли толстыми белыми пластами. До зимнего равноденствия оставалось ещё две седмицы, но к этому времени они, конечно, не успеют добраться до дома, вернутся, когда уже год повернет на весну. Тогда и легче станет, и дни почнутся к теплу.
На крыльцо вышел Вяшеслав, поправив пояс, задумчиво щурясь от окутывающей, очищающей душу белизны, произнёс:
— Ну что, выходим, и пусть нас обережёт длань богов.
* * *
Даромила сидела на лежанке уж долгое время, с того мига, как пришла с горницы.
Сидела неподвижно, сложа руки на коленях, и себя винила за то, что пошла за княжичем, за то, что при мысли о нём гулко бьётся сердце, и сама не верила тому, не верила своим чувствам. А когда увидела княжича в горнице, будто под ногами чёрная пропасть разверзлась, и провалилась она сквозь землю от стыда за себя, за то, что случилось с ней, за то, что была унижена, а в глаза смотреть ему не было никаких сил. И почувствовала это остро, больно. Вчера все чувства оставались притуплены от потрясения, а сегодня при одном воспоминании о побоях Ярополка на сердце ложились глубокие борозды ран. Позор. Просто позор.
Несмотря на то, что весь её вид выказывал покой и смирение, внутри казалось, будто в шторм за борт вытолкнули: волны накатывающих переживаний жутко бросали из стороны в сторону, топили и вновь выталкивали на поверхность, чтобы снова утопить. Воспоминания о вчерашнем метались к пережитому сегодняшнему. Ускользали от ударов Ярополка, подныривая под обжигающий взгляд княжича и обратно. И ото всего этого страшного беспорядка её бросало в дрожь.
Даромила густо покраснела, как девочка, всё ещё ощущая на себе взгляд княжича. Он скользил по лицу к губам и возвращался обратно, безмолвно совершая что-то такое с ней, от чего притихла боль внутри. Ярополк никогда так не смотрел на неё. Чаще от его взгляда ей хотелось исчезнуть, и когда княжич к ней прикоснулся невольно, она едва не отшатнулась, но руки его были не жёсткие, как у Ярополка, а зовущие и мягкие, заставляли стоять на месте и ждать, и принимать ласки. Вспомнила Ярополка, и тело вмиг заныло в том месте, где остались ссадины. Руки князя никогда не дарили ей такой всепоглощающей заботы, а она так истосковалась… До слёз. Даже не думала, что так сильно, до щемящей боли. И с ним хотелось закрыть глаза и позволить трогать себя, ощущать, как горячее его дыхание гладит кожу, как ласкает его взгляд красноречивей, чем слова, чем касания… да она просто растаяла бы, как льдинка на солнце, рядом с ним. Завороженная огненным вихрем, закручивающимся воронкой в его серых глазах, безнадёжно утягивающим вглубь, не могла бороться, и сопротивляться не было сил, а хотелось подчиниться. А там, на дне, голод, отчаяние, обещание. Стало жарко, вспотела спина между лопатками.