Несколько раз она падала, запутавшись в длинных складках плаща, боль и страх заставляли подниматься и бежать вновь. Шум, что доносился сквозь колоннаду деревьев, начал стихать, и тогда перестала оборачиваться, утешаясь тем, что нет преследователей. Голова трещала, ходила кругом, дыхания в груди не хватало, рывком втягивала его. Вконец задохнувшись от беспрерывной, бешеной беготни, Даромила перешла на шаг, едва переставляя ноги, бороздя снег. Хорошо, что сапоги с неё не сняли, но на голое тело толку от плаща было мало, мороз пробивался снизу, сковывал и обездвиживал, тянул неумолимо тепло. Даромила старалась не обращать внимания на то, что перестала чувствовать задубевшие руки и пальцы ног, пока они вовсе не стали заплетаться, но теперь уже не от неудобной, не по размеру, одежды и снега… Отчаянно хотелось оказаться как можно быстрее в безопасности, в тепле. Очнувшись вконец, Даромила осмотрелась. От острога они уехали не так и далеко, только кругом был лес и никакого просвета. Заблудилась. Девушка с остервенением отринула дурные мысли, упрямо шагая вперёд, но лес как будто только густел, вгоняя её в какое-то дурманно-сонное состояние. Монотонность пути убаюкивала, и в какой то миг Даромила поймала себя на том, что не идёт быстро, а плетётся, едва переставляя ноги, покачиваясь, держась за шершавые сосны, а после совсем стала будто выпадать из яви, вздрагивая, пока не споткнулась, удержавшись о толстый ствол сосны, прильнув нему щекой. Усталость и сон навалились непосильной ношей, придавливали к земле, отяжеляли веки. Она тряхнула головой, сбрасывая наваждение, да только поняла, что холод всё больше вытесняет тёплое дыхание.
— Нет, — сказала хрипло, выдыхая пар. — Не спать! — выкрикнула, срывая севший голос.
Мороз только креп. Какая скверная доля — уйти от мужа, от жестокой расправы и погибнуть здесь, в глуши, замёрзнуть насмерть. Она вонзила ноги в оледенелую кору, продирая её, не чувствуя боли и пальцев, что побелели и стали будто чужие, зажмурилась, задыхаясь от безысходности. Теплые слёзы согрели щёки, но мгновенно превратились в льдинки. Даромила медленно сползла вниз, оседая в корни дерева, закрыла глаза, уткнувшись лбом в колени, дыхание стало утихать, а вскоре и отступил холод, ощущая как плечи обнимают сильные и в то же время нежные руки княжича, как губы согревают поцелуи, ласкают, утешают, разгоняя по телу тягучее тепло. На этот раз она его не прогнала.
Конь был загнан до полусмерти, и когда Пребран въехал в ворота острога, тот едва не свалился с ног: туго вздымались его бока, храпело где-то внутри. Как бы ни спешил, но прибыл только к полуночи. Избы, что грудами высились вокруг, тонули в темноте, только народ отчего-то не спал. Люди собрались на площадки кучками, разговаривая о чём-то. Из оконцев терема Радима сочился свет тлеющих лучин. Это утешило, не спит ещё старший рода. Нутро сжало крюками, когда княжич скользнул взглядом по крыльцу, предчувствуя встречу с княгиней, задышал глубоко, пытаясь найти прежнюю внутреннюю устойчивость, да только всё срывался в пропасть, впервые он чувствовал себя неуверенно. Всю дорогу думал, что скажет ей, много чего приходило на ум, да только всё растерялось, когда оказался на пороге терема, и сомнение в том, что княгиня согласится поехать с ним, точило нещадно. Сбросив все лишние тревоги, Пребран спешился, отдавая коня подступившему мужику.