Люди должны понять: нам следует примирить биологическое стремление выжить, имеющееся у каждого живого существа, но достигающее уровня самосознания лишь у людей, с творческим мышлением, эмоциями и способностью любить вплоть до самопожертвования, – всем тем, на что способны лишь существа, наделенные самосознанием. Это испытание для человечества. Именно в процессе признания и примирения этого конфликта мы поймем, что путь, который люди традиционно называли «Богом», пролегает не через некую внешнюю проекцию наших потребностей, а через глубинные измерения человеческого опыта. Божественное, к которому мы всегда стремились, оказывается одним из аспектов человеческого. В итоге религия становится не деятельностью, в ходе которой мы исследуем смысл Бога, а деятельностью, посредством которой мы исследуем смысл человека. Религия – это путешествие не к внешнему божеству, а к сердцу человечества, где мы избавляемся от нашего страха сепарации и постигаем значение трансцендентности, единства, безвременья и, в конечном итоге, вечности. Возможно, Бог – то самое присутствие, в ком, если пользоваться еще одним личным словом, или в котором, если прибегнуть к значительному расширению нашего языка, «мы живем и движемся и существуем», как пришлось выразиться Павлу в проповеди в книге Деяний святых апостолов (Деян. 17:28).
Таким образом, новая зрительная линия открывается в значении слова «Бог». «Бог» – это не внешняя сущность, отдельная от нас, к которой мы должны относиться как беспомощные – к всемогущему. «Бог» – скорее проблеск значения всей совокупности человеческого опыта, благодаря которому мы понимаем, что мы – часть окончательного постижения вселенского сознания, с которым мы едины и в котором мы целостны. Однако это вселенское сознание было скрыто от нас, пока мы не исчерпали возможности религии, в которой Бог всегда воспринимался как «иной». «Бог» всегда рядом, стоит человеку превзойти человеческие пределы и увидеть отображение единства, а не обособленности. «Бог» – это путешествие за пределы боязни одиночества, к новой целостности, к новому ощущению того, чем на самом деле является реальность. Внезапно и в религиозном, и в человеческом ландшафте возникает сдвиг, оба преобразуются и перестраиваются новым невероятным образом. Как будто кто-то повернул теологический калейдоскоп и теперь перед нами, живущими в пострелигиозном мире, стоит задача понять вновь увиденное, всмотреться в новую конфигурацию, научиться по-новому говорить о священном, – так, чтобы это «новое» относилось к владениям не религии, а жизни.