Так что в своем путешествии я достиг точки, где, подобно святому Франциску, могу приветствовать смерть как родную. Я живу с пониманием, что моей жизни придает ценность именно присутствие смерти, так как оно призывает меня полнее проживать каждый день, а благодаря этой полноте жизни я вхожу в ее безвременье.
Нам предстоит до завершения этой книги рассмотреть вкратце три вопроса, перечисленных почти как тезисы.
Во-первых, придает ли уверенность подобное видение нашей причастности к вечности – настолько, чтобы люди, несмотря на все трагедии и превратности жизни, все-таки доверились этому пути? Да – по крайней мере для меня.
Во-вторых, является ли жизнь за пределами нынешней жизни достаточно личной – настолько личной, чтобы быть реальной, как, по-видимому, требуется моим близким друзьям? Или же люди отвергнут эти идеи как просто хорошее интеллектуальное упражнение? Для меня ответ на этот вопрос – опять-таки «да». Я считаю религиозное стремление к защищенности, исходящей от внешнего божества к сознающей личности, не чем иным, как заблуждением. Если именно от этого зависит моя вечная участь, тогда я готов, подобно многим до меня, отказаться от нее как от еще одного довольно жалкого проявления человеческой ментальности, направленной на выживание. Она полна пустых слов, но ничего не значит. Я не желаю, чтобы меня предал религиозный опиум моего поколения. Но речь не об этом. В стремлении к индивидуальности я обрел способность принять бесконечность, и это привело меня к выводу, что я могу и должен быть причастным к этой бесконечности. Я – человек, способный превзойти время. Я могу изучать давно минувшие века, могу предчувствовать будущее, которое еще не наступило, и даже строить на него планы. А значит, я преодолеваю препятствия пространства и времени – и буду их преодолевать.
Открытие вечности может произойти и происходит, когда мы заглядываем все глубже в самих себя. Вечность находится в нас. Поэтому подобные выводы – в высшей степени личные. Это помогает нам и осознать новый смысл индивидуальности, и по-новому понять то, что значит – быть человеком. Еще раз упомяну святого Франциска Ассизского, ибо в молитве, приписываемой ему, есть слова, на мой взгляд, передающие эту мысль: «В дарении мы обретаем; нас любят, когда любим мы; мы прощены, когда прощаем сами; и только когда умираем – живем». Когда я волен отдать свою жизнь другим, я обретаю волю умереть без страха и сожалений, ибо принадлежу вечному. Сквозь эту призму я теперь воспринимаю слова, которые лишь четвертое Евангелие приписывает Иисусу. Обретший всю полноту жизни, Иисус превращается в «путь, истину и жизнь» (Ин. 14:6), именно усиление человеческого, которое я вижу в Нем, становится единственной дверью к смыслу слова «Бог».