Третий популярный образ рая, фигурирующий в истории религии, – это «вечный покой». Он возник в феодальный период Средневековья, когда крестьяне надрывались, занятые непосильным трудом с восхода до заката, шесть дней в неделю. Шаббат, который они по ошибке сочли воскресеньем, «днем Господним», а не субботой, седьмым днем в иудаистской традиции, стал для них символом блаженства и исполнения желаний. Когда «покой от трудов» стал желанной целью в вечности, конец жизни начали воспринимать как аналог дня покоя и отдыха. Таким образом, в условиях феодального мира шаббат был влиятельным символом, и он до сих пор частично сохраняет свое влияние в некоторых слаборазвитых странах мира. В меньшей степени то же явление характерно сегодня для современного мира с сорокачасовой рабочей неделей, с разнообразными праздниками, благодаря которым почти каждый месяц выпадает три дня отдыха подряд, с отпуском на лето и на Рождество… Надежда на вечный шаббат в конце жизни, предложенная людям в нынешних условиях, выглядит в наших обеспеченных кругах чем-то вроде пятисот тысяч лет игры в шаффлборд в доме престарелых, то есть воспринимается далеко не с таким восторгом, как когда-то в прошлом.
Эти три образа позволяют нам сделать следующий вывод: люди в контексте их истории стремятся к целостности и к завершенности, и это стремление проявляется в мечтах о блаженстве и счастье. Такие образы, застывшие во времени, воспринимались буквально до тех пор, пока не стали настолько далекими от нашей нынешней действительности, что утратили всякий смысл.
То же самое произошло и со всеми нашими прежними образами жизни после смерти. Они утратили смысл. Они едва ли осуществимы. Они подразумевают то, что не можем подразумевать мы. Для них применяется пространственно-временной язык – конечно, ведь это единственный язык, которым мы располагаем, – и этим языком описывается то, что не ограничено ни пространством, ни временем, если вообще реально. Все эти образы рая подразумевают существование божества за пределами нас самих, – божества, с которым мы можем установить связь. Они предполагают существование мира за пределами нашего мира, куда мы каким-то образом получаем доступ. Они допускают продление времени далеко за все известные нам временные рамки. Неудивительно, что разговоры о рае, аде и жизни после смерти потеряли свое значение.
Если бы мы жили в то время, когда возникли и развились эти образы, мы, вероятно, делали бы такой же выбор, как и первые верующие. Однако созданные человеком образы становятся неуместными и в конечном итоге умирают, когда меняются обстоятельства и пополняется запас знаний. Если мы воспринимаем эти образы буквально, они не вполне умирают, хотя их время уже пришло. Скорее, они сохраняются, медлят, пока не начинают вызывать чувство неловкости и в интеллектуальном, и в духовном отношении. Так исчез почти весь наш лексикон, относящийся к жизни после смерти. Значит ли это, что концепция загробной жизни также мертва? Не совсем, но ее содержание – несомненно, поэтому она стала бессодержательной концепцией, срок годности которой в историческом смысле довольно краток. В конце концов от нее придется избавиться. Именно это и происходит сегодня. А теперь обратимся к тому, что заменит прежнюю концепцию – если что-то ее заменит вообще.